К свету - Дэвид Вебер

встретил монстра внутри пещеры? - Бучевски знал, что в его голосе прозвучало недоверие, и Влад покачал головой.

- Нет, мой Стивен. По сей день я не знаю, с кем мы действительно встретились, но это был не монстр из фильма. Полагаю, что пещера на самом деле вообще не была пещерой. Моя память не совсем ясна, ты понимаешь. Все мы страдали от переохлаждения к тому времени, когда нашли то, что казалось убежищем. Мы больше заботились о том, чтобы укрыть себя и наших оставшихся лошадей, чем о чем-либо другом. Однако по мере того, как мы продвигались вглубь "пещеры", стены, которые были плохо видны в свете наших двух или трех факелов, казались мне неестественно гладкими. И глубоко в пещере я ... почувствовал что-то. Возможно, вибрацию, подобную той, что испускается антигравитацией щенков. Это было не так, но у меня нет другой аналогии этого. А потом я повернул за поворот, и передо мной появилось свечение. Я полагал, что это естественная флуоресценция, испускаемая поверхностью камня, но когда я протянул руку, чтобы прикоснуться к нему, мне показалось, что моя рука прошла прямо сквозь него. У меня было всего мгновение, чтобы осознать, что это произошло, а затем мир взорвался.

- Взорвался? - повторил Бучевски, и Влад кивнул.

- Это единственное слово, которое, кажется, применимо. Последовала огромная вспышка ослепительного блеска - конечно, наши глаза настолько привыкли к темноте, что любой свет мог показаться ослепляющим, но это поразило мои глаза физической болью, которую я никогда раньше не испытывал. И у меня было очень мало времени, чтобы почувствовать это, прежде чем что-то - что мои ослепленные глаза не могли видеть - врезалось мне в лицо. Оно проникло в мои ноздри, как будто я вдохнул живое пламя, а затем настала очередь взорваться моему мозгу, и я провалился в глубокую, бездонную тьму.

Он поднялся с кресла и принялся расхаживать взад-вперед по каюте.

- В конце концов, я выполз обратно из этой темноты, но я был ... дезориентирован, едва способен вспомнить даже свое собственное имя. Только позже я понял, что мог прекрасно видеть в полной темноте "пещеры", но то, что я видел, имело для меня очень мало смысла в моем состоянии. У меня остались разрозненные, хаотичные воспоминания о том, как я выбрался из пещеры. Однако среди этих воспоминаний есть то, что я был один. Совершенно один. Я споткнулся и чуть не упал, когда запнулся о броню одного из моих молдаван, но тел не было. Там были только пустые доспехи, пустая одежда, лежащие там, где, должно быть, упали мои телохранители, но они были пусты. Там не было ни костей, ни пыли. Просто ... ничего.

- Была ночь, когда я вышел из пещеры, и к тому же было лето. В моем состоянии это мало что значило для меня, но я, пошатываясь, побрел вниз по долине, руководствуясь чистым инстинктом в поисках помощи и убежища, поскольку был неспособен ни на что столь ясное, как рациональное мышление. Я не знаю, как далеко я отошел от пещеры до того, как взошло солнце, но когда оно взошло, боль была ужасной. Я заполз в лес, зарылся под листья, как животное, прячась от его карающего блеска. И когда снова опустилась милосердная тьма и я снова смог думать - пусть и плохо, - я понял, кем я, должно быть, стал и что я должен любой ценой держаться подальше от других людей. Так я стал еще одним зверем, живущим - или, по крайней мере, выживающим - в горах без троп.

- Не знаю, как долго я оставался в этом состоянии замешательства и животного инстинкта, но этого было достаточно, чтобы моя одежда стала рваной, а борода - длинной и спутанной. Только позже я научился приказывать волосам и бороде расти - или не расти - так, как мне больше всего подходило. Однако я помню тот день, когда мой разум, наконец, стал достаточно ясным, чтобы снова называться моим собственным. Я помню, как посмотрел вниз, в лужу воды, из которой я пил, как животное, и увидел свое собственное отражение в свете вечернего солнца, которое просто вызвало у меня "зуд", как ты выразился. И я помню, как подумал, что никогда в жизни не видел более безумно выглядящего сумасшедшего.

- Не буду утомлять тебя рассказом о долгом, болезненном времени, которое я провел, прячась в тех горах, пытаясь понять, как я стал тем, кем был. Поняв, что я превратился во что-то, что легло в основу легенд о носферату - вампире, в которого я никогда по-настоящему не верил, несмотря на время, в которое я родился. Единственное, что я знал, так это то, что я никогда не смогу вернуться к тому, кем и чем я был, и это было еще до того, как я обнаружил, что на дворе 1519 год, сорок три года с момента моей последней битвы с турками.

- Но это правдивая история о том, как я стал тем, кем я - кем мы - стали, мой Стивен.

- Господи, - сказал Бучевски. - Это чертовски сильно отличается от всех легенд!

- Поверь мне, ты осознаешь это не больше, чем я. - В тоне Влада было гораздо больше его обычного едкого юмора. - По правде говоря, я никогда по-настоящему не понимал, почему мистер Стокер выбрал меня в качестве центральной фигуры для своего романа, и он неверно истолковал практически каждую деталь исторического "Дракулы" ... предполагая, что он когда-либо намеревался использовать нечто большее, чем просто мое имя. Но учитывая, насколько ошибочным оказался даже мой крестьянский фольклор о нашем государстве, я не испытываю особого искушения критиковать его за художественную вольность.

Бучевски весело фыркнул, затем снова откинулся на спинку кресла.

- Ты когда-нибудь возвращался и исследовал эту свою 'пещеру'?

- Нет. - Влад покачал головой. - Не из-за отсутствия попыток, ты понимаешь. Но я так далеко ушел от нее к тому времени, когда ко мне вернулось нечто, приближающееся к рациональности, что никогда не смог бы найти дорогу обратно туда.

- Черт. Я бы точно хотел сам заглянуть внутрь!

- Я искал ее, потому что хотел получить более полное объяснение своему проклятию, но правда в том, что сама мысль о возвращении к нему наполняла меня ужасом, - признался Влад с абсолютной честностью. - Мои воспоминания о той ночи, о том, что последовало за ней, были во многих отношениях моим собственным чистилищем, мой