Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века - Юн Чжан

Чан Кайши установил диктаторский режим и перенял некоторые ленинские «методы борьбы»[300] – советскую модель организации партии, пропаганду и механизмы контроля, – однако, по словам Бородина, не признавал коммунизм и не собирался строить тоталитарное государство, в отличие от Мао Цзэдуна, который в дальнейшем сверг его. При генералиссимусе страна сохранила много прежних свобод. И хотя Мэйлин не вмешивалась в политику, ее влияние явно ощущалось в том, что диктатор принимал более гуманные решения.

Главной проблемой для Чан Кайши стало отсутствие легитимности. Все его предшественники, возглавлявшие Китайскую Республику, были избраны, хотя некоторым из них выборы создали немало проблем. Однако, захватив власть, Чан Кайши не сумел завоевать сердца и умы населения, его не признавали освободителем. Его армию, маршировавшую по улицам Пекина, встречали «зловещим молчанием» и бесстрастными выражениями лиц, как отмечал один наблюдатель[301]. Репутация пекинских лидеров была достаточно высока. Успех Чан Кайши не убедил людей и в его военном таланте. Многие считали, что Пекин сокрушила советская военная мощь, а не Чан Кайши. И неохотно соглашались с тем, что именно он избавил свою партию от влияния русских. Кое-кто из однопартийцев открыто выступал против контроля Москвы, в то время как Чан Кайши делал вид, будто он на ее стороне. С точки зрения этих людей, генералиссимус был оппортунистом.

Чан Кайши провозгласил себя преемником «отца китайской нации» и возвысил Сунь Ятсена до уровня божества. На свадьбе Чан Кайши повесили гигантский портрет Сунь Ятсена, а по бокам от него – знамя Гоминьдана и флаг страны, которой Чан Кайши намеревался править. Флаг Китая, по сути, представлял собой копию партийного знамени на красном фоне, символизируя мечту Сунь Ятсена о господствующем положении его партии в стране. Все гости (и новобрачные в том числе) трижды кланялись портрету Сунь Ятсена: так сложился ритуал, который стал неизменно повторяться на всех церемониях в Китае.

Стоит заметить, что в глубине души генералиссимус отнюдь не считал Сунь Ятсена божеством. Как-то раз, оставшись наедине с Мэйлин и Старшей сестрой, Чан Кайши заговорил о том, что политика Сунь Ятсена в отношении Советской России привела бы к тому, что и партия, и страна оказались бы захвачены коммунистами и были бы обречены, если бы он, Чан Кайши, не спас положение с помощью хитроумного хода[302]. Однако обожествление Сунь Ятсена было выгодно ему по политическим мотивам.

Кроме того, идеология Сунь Ятсена была необходима режиму Чан Кайши. Сунь Ятсен разработал доктрину, которую назвал «три народных принципа», подражая известному высказыванию Авраама Линкольна «власть народа, волей народа, для народа». Если коротко и приблизительно, этими принципами были национализм, народовластие и народное благосостояние. Лозунгам была присуща такая же неопределенность и переменчивость, как и подлинным убеждениям Сунь Ятсена. Во время съемок трехминутного сюжета для английской новостной программы Чан Кайши, его переводчик и Мэйлин абсолютно по-разному трактовали эти тезисы. Первая леди должна была объяснить, как благодаря воплощению принципов Сунь Ятсена в жизнь китайские женщины освободились от дискриминации. Текст был настолько невнятным, что ей пришлось буквально зазубрить свои реплики. В итоге, изложив свое видение роли женщин в Китае, Мэйлин застряла на вопросе о якобы великом вкладе Сунь Ятсена и никак не могла вспомнить, что должна сказать. Запинаясь, она пролепетала: «Доктор Сунь дал женщинам экономическую… и… экономическую… и…» – и растерянно умолкла. Со смущенным, но милым смешком она повернулась к мужу, который заметно встревожился и принялся что-то шептать ей на ухо. И она договорила: «…дал женщинам экономическую и политическую независимость»[303].

Впрочем, ни туманность этой «идеологии», ни возможность ее широкого толкования не имели большого значения. Она считалась достойной и приемлемой. Проблемы начались, когда Чан Кайши стал добиваться точности и объявил, что политической системой при нем будет «политическая опека» – этим не слишком завуалированным эвфемизмом Сунь Ятсен называл собственный тип диктатуры[304]. Слово xun вызывает в памяти образы вышестоящих руководителей, которые поучают своих подчиненных. Сунь Ятсен говорил, что именно так должны относиться к народу Китая и он сам, и его партия: у китайцев рабская натура, они не годятся для того, чтобы быть хозяевами страны, «поэтому мы, революционеры, должны учить их», «наставлять их», «в том числе силовыми методами, если понадобится»[305]. Один пропагандистский плакат иллюстрирует эти слова Сунь Ятсена: Китай изображен на нем в виде несмышленого малыша, которого Сунь Ятсен подтягивает к более высокому уровню жизни. Это серьезное отклонение от норм китайской культуры, в которой не одобряется открытое презрение к простым людям.

Генералиссимус запретил неуважительно отзываться о Сунь Ятсене. В школах и различных учреждениях людей заставляли раз в неделю устраивать собрания, чтобы почтить его память. Присутствовавшим полагалось стоять молча в течение трех минут, читать «Завещание» Сунь Ятсена и выслушивать поучения старших. Все это было чуждо населению и внушало ему отвращение. При императорах ничего подобного люди не делали. Кроме того, почти два десятилетия китайцы прожили в гражданском обществе с многопартийной политической системой, сравнительно справедливой судебной системой и свободной прессой. Они могли открыто критиковать Пекинское правительство, не опасаясь последствий. В 1929 году был издан сборник очерков «О правах человека», куда вошли высказывания ряда видных либералов. Ху Ши, выдающийся либерал тех времен, писал, что его соотечественники уже находились в процессе «раскрепощения разума», но теперь «сотрудничество коммунистов и националистов создало ситуацию абсолютной диктатуры и наша свобода мысли и слова оказалась утраченной. Сегодня мы вправе хулить Бога, но не смеем критиковать Сунь Ятсена. Нам необязательно ходить по воскресеньям в церковь, но мы должны еженедельно посещать собрания памяти [Сунь Ятсена] и читать его “Завещание”». «Свобода, которую мы хотим ввести, это свобода критиковать Гоминьдан и критиковать Сунь Ятсена. Даже Всевышнего можно подвергать критике, почему же нельзя националистов и Сунь Ятсена?» И еще: «Правительство националистов совершенно не пользуется популярностью отчасти потому, что их политическая система совсем не оправдывает ожидания народа, и отчасти потому, что их нежизнеспособная идеология не вызывает сочувствия у думающих людей»[306]. Эти публикации изъяли и сожгли, а Ху Ши принудили покинуть руководящий пост в университете.