Хромой из Варшавы. Книги 1-15 - Жюльетта Бенцони

только потому, что Лиза позволила себе несколько дней отдохнуть в обществе Моцарта. Морозини просто-напросто сильно недолюбливал Коллоредо со чады и домочадцы, упрекая их в том, что они перегибают палку в своем преклонении перед гениальным композитором, которому их предок буквально не давал жить! А кроме того, она могла бы сама предупредить мужа о поездке вместо того, чтобы перепоручать это несносному Иоахиму.

– Ты на него рассердился? – поинтересовался Адальбер, войдя в комнату с кучей книг и сваливая ее на письменный стол.

– На кого?

– На мой телефонный аппарат. Чем он тебя обидел, за что ты над ним так измываешься?

– Он соединил меня с этим дураком Иоахимом. Лиза, ее бабушка и близняшки в Зальцбурге, у Коллоредо, и напыщенный кретин просто раздувался от ощущения собственной значимости, сообщая мне это. А все потому, что они – родовитые князья...

– Тогда как ты сам всего-навсего жалкий венецианский медиатизированный князек, да еще ко всему прочему и лавочник... Держи! Только что для тебя принесли вот это письмецо, – прибавил археолог, выхватив из груды книг длинный, узкий голубоватый конверт. – Точно от женщины: чертовски вкусно пахнет!

Конверт и в самом деле благоухал, и, еще не взглянув на подпись, Альдо уже знал, от кого оно: чуткий нос назвал ему имя отправительницы.

– Графиня Абросимова! – вполголоса пробормотал он. – Откуда у нее мой адрес? То есть, вернее, твой?

– А сам-то ты откуда ее знаешь?

– Только сегодня днем встретил у Юсупова.

– Тогда все очень просто: он и дал ей адрес.

– В таком случае он ясновидящий, потому что я не помню, чтобы делился с ним такими сведениями. Да и с какой стати мне было давать ему свой адрес? У него нет ни малейшего желания снова нас видеть – как меня, так и «Регентшу».

– В таком случае ясновидящая сама графиня... И чего она от тебя хочет, если это не слишком нескромный вопрос?

– Приглашает меня завтра к себе на чай, поскольку весьма сожалеет о краткости нашего недавнего свидания. Еще она пишет, что знает меня понаслышке и ей необходим совет...

– Очень уж туманно. И что ты ей ответишь? Альдо сложил листок и сунул его в карман.

– Ответа не требуется. Прекрасная дама явно не сомневается в том, что я приму приглашение. Она меня ждет – вот и все.

– Ага... А что, она красивая?

– До неприличия. Она, должно быть, грузинка, черкешенка или еще кто-нибудь в этом роде...

– И ты, конечно же, пойдешь?

– А ты не пошел бы? Хотя бы из любопытства? Адальбер пожал плечами и принялся расставлять книги на полках.

В вопросе нередко уже заключен ответ...

Глава IV

УЖИН «У МАКСИМА»

Прекрасная черкешенка, – и впрямь прекрасная! – жила на тихой улочке поблизости от Трокадеро[64], в маленькой квартирке на четвертом этаже османовского дома, где стекла в лифтах были украшены гравировкой, а на лестнице лежал темно-красный ковер, прижатый к ступенькам блестящими медными прутьями. Дверь Альдо открыло странное существо женского пола, которое вполне могло бы родиться от брака Бекасины с Чингисханом. Совершенно круглое лицо обрамлял черный шелковый платок, сколотый под подбородком золотой булавкой. Кругленький носик соседствовал на этом лице с жестокими монгольскими глазами, черными, словно яблочные семечки. Что касается рта, то, пока женщина не заговорила, казалось, будто его нет совсем: всего-навсего узкая щель в пышке не так уж часто открывавшаяся.

– Я – князь Морозини, – объявил Альдо.

– Госпожа графиня ждет князя... Существо проводило Альдо в гостиную, поразившую его банальностью своего убранства: стулья и кресла, обитые ярко-желтым шелком, вокруг дивана в том же стиле Людовика ХV из большого магазина бархатные шторы в тон обивке, подделка под персидский ковер, люстра с хрустальными подвесками и такие же подвески на подсвечниках по обе стороны камина, на котором гордо высились часы в корпусе из белого мрамора. На стенах – два скучных пейзажа, зато на одноногом столике в хрустальной вазе – великолепные темно-красные розы на длинных стеблях.

Только эти розы и оживляли комнату, где ничто, кроме них не указывало на присутствие в доме молодой и красивой женщины. Впрочем, в гостиной любого дорогого отеля можно было увидеть такие же. Альдо подумал, что красавица Таня, скорее всего, сняла эту квартиру вместе с обстановкой. Но стоило графине появиться на пороге, и все вокруг словно озарилось светом ее волшебной красоты.

Как и накануне, она была в черном, – позже Альдо узнает, что других цветов в одежде она не признавала, – и пусть для любой другой жгучей брюнетки это было бы совершенно неприемлемо, Тане все оказывалось к лицу: ее сияющие голубые глаза и кожа оттенка камелии словно излучали собственный свет. Крепдешиновое платье графини, скорее всего, было от Жана Пату. Благодаря Лизе, хотя сама она одевалась по преимуществу у Жанны Ланвен, Альдо научился распознавать стиль едва ли не всех парижских кутюрье. Но, разумеется, особенно его заинтересовала брошь из светлых сапфиров и бриллиантов, придерживающая у плеча складки платья. Он просто не отводил от украшения взгляда.

А молодая женщина тем временем быстро приближалась к Альдо, протягивая ему обе руки.

– Феликс даже не дал нам времени познакомиться! – с ослепительной улыбкой воскликнула она, – Но ни с одним человеком на свете мне так не хотелось встретиться, как с вами!

Взяв обе руки Тани в свои, Альдо склонился над ними, коснулся одной губами и, улыбнувшись в ответ, спросил:

– Могу ли я узнать, чем вызвано столь лестное для меня внимание?

– Скромность вас не украшает, дорогой князь! Только не говорите, что не знаете, насколько вы интересуете женщин. Ведь поистине вы вобрали в себя сверкание прекраснейших бриллиантов, редчайших рубинов, самых великолепных изумрудов, всех драгоценностей, какие когда-либо украшали монархов или императоров! Вы словно явились из мира «Тысячи и одной ночи»!

– Клянусь вам, у меня нет ни волшебной лампы, ни ковра-самолета, а дамам, любящим необычные украшения, должны куда больше нравиться ювелиры вроде Шоме или Бушерона. Меня привлекают только исторические драгоценности...

– То, что вы – коллекционер, тоже всем известно! Но прошувас, садитесь и давайте поговорим!.. Или лучше идемте пить чай! Думаю, там уже накрыли...

В столовой, обставленной не менее банально, чем гостиная, единственную теплую ноту вносил самовар, стоявший посреди стола в окружении булочек, баранок и прочих непременных принадлежностей русского чаепития. Дочь Чингисхана тоже была здесь, но по знаку хозяйки удалилась... Пригубив чай, заваренный тонкими и умелыми белыми руками, украшенными одним-единственным бриллиантом, Морозини спросил:

– А где