Стриптиз на 115-й дороге - Вадим Месяц

Мы сели у костра, лениво комментируя происходящее. Мы с Василием были чужими на этом празднике жизни. Я вдруг почувствовал абсурдность происходящего, его карнавальную сущность, не имеющие никакого отношения к таинству этих индейских гор. Темнота сгустилась донельзя, нагнетая страх. Мы были зажаты вечным лесом и вечными горами, и я представил себе, что ирокезы вернулись и сейчас подбираются к нашему лагерю с топорами и ножами. Идут отомстить, снять скальпы с бледнолицых пришельцев. И змеи копошатся у них под ногами. И прирученные волки указывают им путь. Я представил себе, как загорятся деревянные постройки, сувенирные лавки, деревянная церковка.

– Мы с тобой индейцы, – сказал я Василию. – Хочешь быть индейцем? Посмотри, с какой страстью эти колхозники косят под цивилизацию. Модные, как иностранцы. Ноги бреют. Спрашивают друг у друга «how are you?». Верят новостям CNN…

– А ты не веришь? – хохотнул Большой Вас.

Мы забрались в палатку и попытались уснуть. Вскоре тент зашевелился: кто-то хлопал по нему ладошками. В прореху брезентовой двери протиснулась лохматая голова.

– Москали, спасите меня, – сказал детский голос. – Они к вам не сунутся.

– Кто такой?

– Стефан, – сказал мальчишка. – Я отдыхаю здесь в лагере.

– Вот и иди, отдыхай, – сказал Васька мстительно. – Не мешай спать великодержавным шовинистам.

Я посветил фонариком мальчику в лицо: губы разбиты в кровь, на щеке ссадина. Мы его впустили. Я вылез из палатки и закинул в нее Васькину палку-флагшток и топор.

– Ну, давай, рассказывай, – хохотнул Большой Василий. – Сначала танцы, потом махалово, – обратился он ко мне. – Как без этого? Хуторяне, бля. Почему у тебя такие черные губы? Чернику ел?

– Это все из-за волейбола, – начал рассказывать мальчик. – Я сегодня три раза сбросил, когда стоял под сеткой. И один раз провел нападающий удар. Они аж все попадали.

– Жестоко ты с ними, – сказал я, улыбаясь. – Со мной такое же было в молодости. И что теперь?

– Они меня уроют. Второй и третий отряды объединились. Наши сочат. Меня поймали на лестнице, столкнули. Пинали всей компанией. Увезете меня завтра в город?

Подросток был из отрядов бойскаутов, которых Василий окрестил гитлерюгендом. Хорошо говорил по-русски и по-английски. Он лег между нами и мечтательно вздохнул.

– Поеду к родителям. Мне здесь надоело. Форма эта… Последние три дня заставляли ходить в шароварах. Ну их к черту…

– Несознательный ты хлопец, – засмеялся Вася. – А как же «Ще не вмерла Україна»?

Стефан зыркнул на него маленькими черными глазками, в которых было что-то волчье.

– Зачем вы морили нас голодом? Я все знаю про ваш голодомор…

Утром мальчишка оставался лежать в палатке, пока мы собирали разбросанные по поляне вещи. Новые очки я потерял. Васька не мог найти саперную лопатку. К нам подошли парубки в национальных костюмах. В глазах их мерцала тоска подневольности и раздражения.

– Привет, москали, – сказал один из них. – Уезжаете?

– Уезжаем. Девки у вас больно страшные.

Ребята засмеялись и нестройным шагом поплелись на фестиваль песни и пляски. Мы закинули Стефана за заднее сиденье Васькиной «Тойоты», набросали на него тряпья. Я подумал, что давно уже мечтаю о сыне. Все равно о каком. О своем сыне.

– Заспівай що-нибудь на рiдной мове, – попросил я мальчика, когда мы выехали за пределы лагеря. – Я учора не наслухався.

Но Стефан уже крепко спал, свернувшись под Васькиной ветровкой, как усталый лесной зверек.

Он коротко звонил мне и просил перезвонить. Мне это обходилось дешевле: я уже давно «вбил» в мобильник телефонную карточку и мог звонить на родину за десятые доли цента в минуту.

– Чем занимаешься, сынок? – спрашивал я, прекрасно понимая, чем он может сейчас заниматься.

– Лежу с фонариком под одеялом, – отвечал он. – Только что в палату заходил врач и ругался. Теперь он ушел, и мы играем, как хотим. А что делаешь ты?

Почему-то наши переговоры случались обычно тогда, когда я был за рулем. Я рассказывал о том, что вижу за окошком автомобиля.

– Сосновый лес по обоим краям дороги. Сейчас справа появился охотничий магазин, здесь мы можем купить новую лодку или катамаран. Теперь – лавка мясника. Он – потешный маленький итальянец, торгующий копченостями. Когда-то мы покупали у него поросенка на Рождество. Помнишь? Или ты еще был маленьким?

– А теперь что?

– Теперь, Гриша, снова начался лес. Слева промелькнуло маленькое озеро. Справа – мотель с пристроенным баром. Здесь по вечерам играют живую музыку. Когда ты приедешь, мы можем сходить послушать.

– Давай сходим. А ты можешь поставить музыку, которая у тебя записана на магнитофоне? У тебя были старинные песенки…

Моей машине недавно исполнилось пятнадцать лет. Это означало, что ее звуковая система могла воспроизводить не только лазерные диски, но и микрокассеты. Музыка пятидесятых-шестидесятых, полученная когда-то в подарок от случайной знакомой, несменяемо стояла в пазе магнитофона несколько последних лет. Когда мне надоедал рок-н-ролл по радио, я переключался на «Крепче за баранку держись, шофер». Ностальгический флер этой музыки уносил меня во времена геологов и космонавтов, романтиков и просто честных людей, верующих в светлое будущее. Сын моих эмоций не понимал, но песенки ему нравились.

– Поставь про волшебника, – попросил он, и я перемотал пленку на начало кассеты, где какой-то приятный дядька напевал: «Я летаю в разные края. Кто же знает, где мы завтра будем?»

– Нравится?

– Давай еще раз…

Больше всего сынок любил песню «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой». Эта песня и у меня была самой главной на кассете.

По местности я катался не только по каким-либо делам: я изучал округу на предмет детских интересов. Нашел водный парк, карусели, несколько пунктов мороженого, высматривал грибные места и рыболовные озера. Я готовился к приезду детей и хотел устроить им интересное лето. Планировал сгонять в Южную Каролину с палаткой или на Лонг-Айленд, где они шесть лет назад родились. Рассказал сыну, что встретил недавно медведя, сидящего посреди песчаной дороги в лесу, обещал организовать встречу для них с Катькой.

Ожидание затянулось. Нужно было успокоиться и ждать, когда все разрешится само собой.

Снег той весной сошел рано, но холод держался в течение всего апреля. Тянулись тусклые подслеповатые дни, продутые насквозь ветром, готовым вырвать из рук окурок или сорвать еще нераспустившийся листок. Снег сошел, но озеро обмелело, обнажив прямо у нашего пирса огромную неопрятную проплешину мелководья, по которой никто из нас пока не решался ходить. На отмели было скользко и грязно. Люди говорили: чтобы вода вернулась, нужно восстановить дамбу, но у нашей администрации нет на это денег.