Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

Хлюпая по воде, я тащилась вперед. Юбка выбилась из-под пояса, туфли свалились и пропали где-то в пене, клокотавшей уже заметно выше моих колен. Меня это не останавливало.

Прилив достиг половины своей высоты, когда хлынул дождь, заглушивший шум листьев на ветру и мгновенно вымочивший меня до нитки. Поначалу я попусту теряла время, закидывая голову и пытаясь направить хлещущие по лицу струи в открытый рот, но потом во мне пробудились-таки остатки разума: я сняла с плеч косынку, намочила ее, отжала, чтобы удалить впитавшуюся соль, намочила снова, поднесла мокрую ткань ко рту и стала сосать с нее влагу. Косынка пропахла потом и водорослями, но вода все равно была великолепна.

Я продолжала идти, цепляясь за мангровые деревья. Прилив уже нагнал воды мне по пояс, и идти становилось все труднее, но я наклонила голову и упорно шла вперед настолько быстро, насколько могла.

Над горами вспыхнула молния, чуть позже прогрохотал гром. Прибой был таким сильным, что я могла продвигаться вперед только вместе с очередной волной. Потом волна откатывалась, порываясь утащить назад и меня, но я удерживалась на месте, вцепившись в ближайший мангровый стебель.

Я начинала думать, что поспешила покинуть «Дельфин» и капитана Леонарда. Ветер дул все сильнее и сыпал дождем мне в лицо, почти лишая способности видеть. Матросы говорят, что каждая седьмая волна выше остальных. Продвигаясь вперед, я стала считать их, и не седьмая, а девятая волна ударила меня между лопаток и сбила с ног, прежде чем я успела ухватиться за ветку.

Беспомощная, ослепленная и полузадушенная песком и водой, я барахталась, пока мои ноги снова не ощутили под собой почву. Волна, чуть меня не утопившая, еще и изменила направление моего движения. Гора передо мной больше не маячила. А маячило, всего-то футах в двадцати, большущее дерево.

Еще четыре волны, еще четыре рывка вперед, еще четыре попытки откатывающейся воды утащить меня назад, и я оказалась на болотистом берегу маленького заливчика, поползла вперед, поднялась, шатаясь и скользя, и бросилась в манящие объятия ближайшего дерева.

Со своего насеста на ветке, с высоты в двенадцать футов, я видела всю протяженность мангрового болота, через которое прошла, а за ним море. И то, что я видела, заставило меня еще раз изменить мнение относительно решения покинуть «Дельфин». Как бы скверно ни было сейчас на суше, тем, кто оказался в прибрежных водах, приходилось гораздо хуже.

Молнии разбивались о поверхность клокочущей воды, в то время как ветер и прилив сражались за власть над волнами. Дальше, в проливе, волны вспучивались до такой высоты, что казались катящимися холмами, а завывающий ветер продувал меня насквозь.

Вспышки молний и раскаты грома свирепствовали над моей головой.

«Артемида» была куда менее быстроходным судном, чем военный корабль, и я надеялась, что она сейчас находится далеко от грозового фронта.

В сотне футов от себя я видела мангровую рощу. Вода, шипя и пузырясь, то набегала, затапливая темные стебли, то обнажала сушу. Я обхватила руками ствол дерева и стала молиться. За Джейми и «Артемиду». За «Дельфин», за Аннеке Йохансен, за Тома Леонарда, за губернатора. И за себя.

Проснулась я уже при свете дня: нога застряла между двумя ветками и онемела от колена вниз. Выбравшись, а по сути чуть не свалившись со своего насеста, я плюхнулась ногами в мелкую воду залива, зачерпнула пригоршню для пробы и выплюнула. Конечно, то была уже не морская вода, но для питья все-таки солоноватая.

Одежда промокла, зато я изнывала от жажды. Буря давно стихла. Все вокруг выглядело мирным и спокойным, за исключением мангровых деревьев. Издалека доносились крики больших птиц.

Вода здесь была солоноватой, однако чем дальше от моря, тем более пресной она должна была становиться. Я постаралась оттереть грязь с ног и заковыляла в сторону суши.

Характер растительности начал меняться. На смену мангровым деревьям с сероватыми листьями приходила более яркая зелень, появилась густая трава и сочный донный мох. Впрочем, вымотанная и изнывавшая от жажды, я не могла плюхать по воде слишком долго: то и дело приходилось садиться, чтобы сделать передышку. Во время одного из таких привалов несколько маленьких четырехглазых рыбешек выпрыгнули неподалеку и с любопытством уставились на меня.

— По-моему, ты и сама выглядишь довольно странно, — сказала я рыбине.

— Вы что, англичанка? — недоверчиво спросила та.

На миг я ощутила себя Алисой в Стране чудес и, моргая, уставилась на рыбеху. Но потом я резко подняла голову и увидела человека задавшего этот вопрос.

Лицо его было обветренным и загорелым, цвета красного дерева, темные курчавые волосы густыми, без признаков седины. Он медленно вышел из-за мангрового ствола, словно боялся меня напугать.

Роста незнакомец был чуть выше среднего, дородный, широкоплечий, с резко очерченным лицом, по природе добродушным, но сейчас настороженным. Одежда на нем была поношенная, на плече висела холщовая сума, а на поясе — фляга из козлиной кожи.

— Vous кtes Anglaise? — повторил он свой вопрос по-французски. — Comment зa va?

— Да, я англичанка, — прохрипела я. — Не будете ли вы добры дать мне немного воды?

Его светло-ореховые глаза расширились, но он не сказал ни слова, просто снял с ремня кожаную флягу и протянул мне. Я положила нож на колено, оставив под рукой, и жадно, чуть ли не давясь, припала к фляге.

— Осторожнее, — посоветовал он. — Пить слишком быстро — опасно.

— Знаю, — чуть запыхавшись, ответила я, опустив мешок. — Сама, слава богу, доктор.

Я снова припала к горлышку, но постаралась пить не так жадно.

Мой спаситель воззрился на меня насмешливо, но не без удивления. Вымоченная и просоленная морем, обгоревшая на солнце, насквозь пропотевшая, измазанная в грязи, со спутанными, падавшими на лицо волосами я походила на нищенку, а мои слова, надо думать, навели его на мысль, что я не просто побирушка, а еще и чокнутая.

— Доктор? — переспросил он по-английски, показав, что мыслит именно в том направлении, в каком я и предполагала. Он таращился на меня примерно так же, как встреченная задолго до него большая черная птица. — Доктор чего, осмелюсь спросить?

— Медицины, — ответила я между глотками.

Его черные брови полезли на лоб.

— Вот как? — произнес он после заметной паузы.

— Вот так, — ответила я в том же тоне, и он рассмеялся.

— Тогда позвольте представиться, мадам: Лоренц Штерн, доктор натуральной философии, Gesellschaft von Naturwissenschaft Philosophieren, Mьnchen[11].

Я заморгала.

— Натуралист, — пояснил он, указывая на висевшую через плечо полотняную котомку. — Бродил, знаете ли, в местах гнездования птиц-фрегатов в надежде понаблюдать за их спариванием, а вместо этого услышал ваш… хм…