Волхв - Вячеслав Перевощиков

«Великий волхв, великий волхв». – Велегаст проговорил эти слова про себя несколько раз, прислушиваясь к их звучанию.

Ну, конечно же, решил он с облегчением, когда боярин начал говорить и осекся на словах «и тебе вел…», так это он хотел сказать «и тебе, великий волхв», но почему-то передумал. Напрасно я его подозревал. От него исходит совсем другая сила, не сила человека, знакомого с тайнами волхвов, а просто сила человека, облеченного властью.

– Я вручаю свою жизнь и судьбу свою Вечернему Свету, – сказал Велегаст, подумав почему-то, что утреннего солнца он может и не увидеть.

Почему он так подумал, он и сам не знал. Здесь, внутри детинца, не было явных слуг византийского священника, сюда его руки не простирались, но чувство беспокойства все равно не покидало волхва.

– Да будет так! – сказал боярин и, резко повернувшись, так, что его красное корзно вдруг взлетело испуганным крылом и снова алым водопадом багровых складок рухнуло вниз, приказал следовать за собой.

От крыльца под высокой шатровой крышей, подпертой резными столбами, вверх тянулась лестница к небольшой окованной дверце в стене каменной башни, которая прилепилась к углу княжеского терема с южной стороны. Над дверцей недобро темнели бойницы, но в соседней стене башни камень раздвигал свои тесные своды, открывая широкую арку, стоя под которой князь, видимо, мог разговаривать с народом на площади. Вдоль всей южной стены терема также были узкие окна, больше похожие на бойницы, чем на то, что должно наполнять дом дневным светом. Эти окна-бойницы зорко следили и за лестницей, ведущей к дверце, и за небольшой площадью перед теремом. Однако боярин не повел волхва по этой лестнице, а открыл другую дверь, которая была пошире и сразу выходила в сени. Они вошли в квадратное помещение, окутанное полумраком и больше похожее на каменный колодец или нижний ярус боевой башни, чем на сени княжеского терема. Рассеянный свет падал откуда-то сверху, широкими полосами разрезая облако крутящихся в воздухе пылинок. С другой стороны виднелись узкие окна галереи, которая, опираясь на толстые колонны, нависала над двумя небольшими полуоткрытыми дверями, соединявшими эти сени с другими, видимо хозяйственными, помещениями терема. Челядь беспрерывно сновала туда-сюда, стараясь проскальзывать через узкие проходы, не открывая двери настежь, словно прикосновение к ним обжигало им руки, или они боялись лишний раз потревожить их покой. Посередине сеней валялись две мертвые косули и целая гора всякого оружия вперемежку с пыльными плащами и тягиляями. Слева от входа начиналась длинная и узкая лестница, которая, цепляясь за стену, тянулась вверх, потом делала поворот и, опираясь на выгнутую дугой каменную опору над третьей маленькой боковой дверью, круто устремлялась вверх. Там она упиралась в резное полотно двери, закрывавшей вход в переход. Просечное железо щедро украшало эту дверь, делая ее не только красивой, но и очень прочной. Челядь, которая суетилась внизу, искоса на нее все время поглядывала. Оттуда, сквозь крепкие дубовые доски, рокотом водопада пробивался приглушенный гул многих голосов.

Боярин решительно перешагнул через кучу брошенных луков, рогатин и колчанов и повел своих спутников наверх. Сильная властная рука дернула кованое кольцо, и дверь, тяжко скрипнув, отворилась. Они очутились в переходе, тянувшемся вправо и влево, но в который также выходили двери в княжеские палаты, распахнутые прямо перед ними. Шум, который прежде с трудом прорывался наружу, теперь беспрепятственно хлынул вниз, ударив в лицо тяжким спертым воздухом, дрожащим от множества одновременно произносимых слов. Перешагнув через порог, боярин оглянулся на волхва и немного помедлил, словно испытывал его: не передумал ли тот. Но Велегаст упрямо и угрюмо смотрел перед собой, и вид его был непреклонен.

– Войну, войну касогам! Отомстим за Олдана! – вырвались через раскрытую дверь сразу несколько кричащих наперебой голосов.

– Месть, месть! – заорали в ответ десятки яростных глоток.

– Да у вас тут жарко! – рявкнул боярин с порога, так что его голос покрыл все неистово орущие голоса.

Воины стихли, но буквально на секунду, и тут же чей-то звонкий голос крикнул задорно и задиристо из толпы молодых дружинников:

– Боярин, касоги землю нашу топчут, людей наших бьют, как…

Голос осекся от негодования и злобы, клокочущей в каждом произносимом слове.

– Да неужто мы стерпим, неужто не отплатим им по заслугам, как то велят нам боги наши великие? – снова взлетел юношеский крик.

Боярин поднял руку, и толпа дружинников, бурлящим морем заполнившая княжескую палату, снова затихла. Было слышно только, как чуть звякает железо, шелестят ткани и скрипят кожей сапоги, когда воины быстро и незаметно расступаются в разные стороны перед знатным воином, расчищая ему дорогу до сидящего в дальнем конце князя.

– Приветствую тебя, князь, и вам, братья мои, кланяюсь, – важно и медленно начал говорить боярин, прижав правую руку к груди и слегка склонив голову в легком поклоне.

– И тебе, боярин, от всех нас привет, – выждав несколько секунд, ответил Мстислав тихим и спокойным голосом. – Мы ждали тебя.

Князь произнес эти слова так тихо, словно и вовсе не заботился о том, чтобы они были кем-то услышаны, а говорил сам с собой, только для своего же удовольствия, но в наступившей тишине каждый звук его голоса был подхвачен чутким сумраком сводчатого потолка, разделенного перекрытиями на отдельные купола и ниши. Все эти каменные сосуды, заключив в свои объятия упругий воздух, заставляли его мягко вибрировать от каждого движения княжеских губ так, словно они были специально настроены на тембр приглушенной княжеской речи. И теперь слова Мстислава падали, как драгоценные жемчужины, которые моментально подхватывают ловкие руки менялы с тем, чтобы каждая из них была продана по достойной цене и ни одна не пропала даром. Чутким эхом откликается сводчатый потолок, передавая от ниши к нише в самый дальний угол палат звук княжеского голоса, так что каждый слышит князя так, словно он стоит совсем рядом, но вместо четких слов мнится волхву змеиное шипение. Он не видит князя, но от звука его голоса по его спине пробегают мурашки, и палата напряженно затихает, как небо перед бурей.

«Неужели боги ошиблись, и я напрасно шел сюда?!» – лихорадочно думает Велегаст, с ужасом понимая, что человеку с таким голосом он не может доверить тайны.

– Прости, князь, – глаза боярина зыркнули из-под бровей склоненной в поклоне головы. – Дела крайней важности задержали меня.

– Надеюсь, твои дела действительно так важны, – князь бросил эти слова, и голова его, следуя намеренно небрежно-рассеянному взгляду, чуть повернулась к высокому окну, раззолоченному заходящим солнцем.

Отвернуть свой взгляд от такого собеседника мог себе позволить не каждый, ибо язык жестов тогда значил так же много, как и сейчас. На этом языке можно было смертельно оскорбить человека, но можно было и унизить, не унижая, так что человек, ощутив на своем лице жар, как от пощечины, не знал чем ответить. И надменно отведенный взгляд князя ясно говорил о его недовольстве боярином. Щеки боярина вспыхнули, но он быстро взял себя в руки, и, воспользовавшись тем, что князь не смотрит на него, повернулся вполоборота к Велегасту и выразительно зыркнул глазами, словно хотел сказать: «Вот говорил же, что князь может быть в гневе, ан не послушали».