Штауффенберг. Герой операции "Валькирия" - Жан Луи Тьерио

Штауффенберг пришел в отчаяние. Вечные колебания этого полковника «с влажными ладонями» могли все сорвать. Заговор мог быть раскрыт. А русские приближались. Англо-американцы могли начать высадку с минуты на минуту. И тогда не было бы предмета для переговоров. Он взял все в свои руки и решил обойтись без Штиффа. А главное, отказался от безумной затеи покончить разом со всеми нацистскими главарями. Это было бы идеально, но нереально. Главное, надо было убить фюрера. А потом действовать по обстановке. Ему удалось приставить одного из своих людей, капитана фон Брайтенбуха, адъютантом к Клюге. Капитану суждено было стать рукой судьбы. 11 марта сменивший Клюге генерал-фельдмаршал Эрнст Буш был вызван в Бергхоф. Его сопровождали только два офицера: начальник его штаба и адъютант. Они полетели туда на самолете «Фокк-Вульф-200». Самолет приземлился в Зальцбурге. Их встретил «мерседес». Вдали показался Бергхоф. Сумка Брайтенбуха была набита взрывчаткой. Детонатор был установлен на три секунды. По плану он должен был броситься к Гитлеру, якобы чтобы обнять его, и взорваться с ним вместе. Охваченный волнением, он стал ждать в зале «орлиного гнезда» у большого окна с видом на баварские Альпы. Вокруг было множество генералов: Кейтель, Йодль, Рунштедт и даже этот чертов Геринг. Все складывалось удачно. Все начали входить в рабочий кабинет фюрера согласно должностям и званиям. Брайтенбух оказался одним из последних. Но в самую последнюю минуту дорогу ему преградил офицер СС: «Сегодня совещание будет проходить без участия адъютантов». Дверь закрылась. Совещание началось. Брайтенбух был вынужден ходить взад-вперед перед закрытой дверью всего в нескольких метрах от тирана.

После этого случая других серьезных попыток покушения больше не было. Некий полковник куда-то исчез после того, как пообещал заложить бомбу в купе Гитлера, когда тот поедет на поезде из Берлина в Берштегсгаден. Делать было нечего, решил Штауффенберг, «он передумал». Нет необходимости описывать подробно испытываемое им тогда чувство одиночества. Случайности, глупость одних, трусость других — все, казалось, было против него. Начиная с мая 1944 года он стал думать о том, как бы ему самому покончить с фюрером. Несмотря на возражения Ольбрихта и Трескова, он считал эту ставку очень важной. И перепоручить это не мог никому.

Остается загадкой, как могло случиться, что все эти собрания, проекты, группы, заговоры не были раскрыты полицейскими диктаторского режима? Почему все это оставалось тайной? И до каких пор продолжалось?

Следует четко различать сам заговор военных и политические группы, которые были с ним связаны. Офицеры умели держать язык за зубами. Сегодня трудно представить себе, что такое бывший кастовый дух. С одной стороны, были самые разнообразные люди, а с другой — офицеры. Между ними не было различий в званиях, различие заключалось только в их природе. До прихода Гитлера к власти в рейхсвере действовали суды чести. Когда обнаруживалось непристойное поведение какого-нибудь офицера, считалось, что он запятнал честь всего офицерского корпуса. Из офицерского круга не должно было исходить утечки информации. В случае недостойного поступка офицер обязан был принять участие в дуэли или покончить с собой. Еще при Веймарской республике было много историй о лейтенантах, которые предпочли умереть, а не признать за собой карточный долг. Дуэль все еще была в моде. До 1914 года только командир части мог запретить своим подчиненным смывать кровью допущенные проступки. Честь шпаги требовала непременно держать слово офицера. Можно было быть последним прохвостом, лжецом, игроком, ветреником, кем угодно, но оставаться при этом офицером. Офицер никогда не предавал своих товарищей. Те правила, что действовали в повседневной жизни, естественно, распространялись и на попытку государственного переворота. Мы уже видели нескольких генералов, к которым обращался Штауффенберг, — Манштейн, Клюге, Фромм и ряд других. Большинство из них не одобряло его плана. Но никто не выдал доверенную им тайну. Опиравшаяся на клановые традиции и братство по оружию, вековая солидарность армии проявились тут в полную силу. К тому же все это, несомненно, было усилено чувством презрения, которое вермахт питал к выскочкам из партии и СС, оторванным от немецких традиций, неизвестно откуда взявшимся, поднявшимся наверх в смутные времена. Кроме того, большая часть заговорщиков в свое время служили в 17-м Бамбергском кавалерийском полку и в 9-м Потсдамском пехотном полку, учились вместе в Военной академии. К чувству принадлежности к армии добавлялось еще и чувство солидарности однополчан.

Немаловажную роль играло и социальное происхождение. Штауффенберг, Тресков, Ольбрихт знакомили с планами заговора только людей из знатных семей или надежных друзей. К закону военного братства присоединился и закон братства по крови, а он запрещал выдавать своих на растерзание злобной толпе. О заговоре ничего не знала плеяда офицеров, которые получили погоны от режима, провозгласившего себя «социалистическим», и в любом случае не имевших другого выхода, как восполнить ряды офицеров, павших на фронте. Они были слишком молоды, находились под влиянием пропаганды и поэтому остались в стороне от заговора. В этом была сила заговора. В этом была и его слабость.

Само содержание плана «Валькирия» объясняет эту скрытность. Готовый план не вышел за пределы группы заговорщиков. Он отвечал запросам властей. И даже получил одобрение Гитлера. После этого стало довольно просто работать над ним, не привлекая к себе внимания служб безопасности рейха. Напомним, что часть этих служб, включая абвер, хотела бы покончить с диктатором.

И наконец, работа полицейского аппарата тоже помогла сохранению этой тайны. Нацистскую систему часто характеризовали как «поликратия» — многочисленность цепей управления, которые взаимно переплетались и усиливались, но могли также привести к бездействию в случае споров между службами. Хотя оставившее о себе страшную память гестапо было всемогуще, имея армию доносчиков и провокаторов, оно было не единственной службой безопасности. Были еще и другие государственные органы: криминальная полиция Крипо, служба безопасности и разведки СС (СД), органы партии, служба разведки армии (абвер), не говоря о других независимых органах. Возможно, каждая из этих служб что-то знала о том, что готовилось нечто, но ни у одной из них не было полной картины, настолько тщательно хранилась информация. Сила тоталитарной советской системы была в том, что там работала единая служба внешней разведки и контрразведки, называемая ГПУ, НКВД или КГБ. Но нацистский режим так и не вышел на такой уровень «организации».

Очень показательным в этой связи явился доклад Кальтенбруннера, от имени которого гестапо составило окончательную служебную записку по событиям 20 июля. Там показана вся глубина дотошности и изобретательности, проявленная следователями при отыскании всех нитей заговора в армейской среде. Потребовались многие недели для того, чтобы установить связи между различными подозреваемыми. Такие важные сведения, как происхождение взрывчатки, использовавшейся при покушении, остались в тени. Нет сомнения в том, что гестапо ничего не знало о попытке убийства фюрера и о двойной направленности операции «Валькирия».