Сводные - Жасмин Майер

Завожу руку за спину, между нашими телами, и касаюсь ширинки Кая. Он вздрагивает от неожиданности, но не сопротивляется.

Хочется раствориться в нем, в его ритмичных движениях, которым я отвечаю бедрами. Это нечто такое, чему невозможно противостоять. Я задыхаюсь от стонов, желания, его напора.  

На миг Кай отпускает, разворачивая меня к себе лицом и спиной к окну. Спешно помогаю ему с ремнем и ширинкой, а после снова забрасываю одну ногу ему на талию.

Ощущаю требовательную пустоту внутри себя, которую он тут же заполняет, вгоняет два пальца в мое тело, и я громко ахаю. Кай улыбается моей отзывчивости и снова целует.

Неприятное тянущее ощущение проходит быстро, оставляя после себя только потребность. В нем. Его губах на моей шее.

Цепляюсь за него, одежду, исследую на ощупь. Он инстинктивно ударяет бедрами, и я пробегаюсь пальцами по твердому горячему члену.

Как он вообще может поместиться во мне?... Но очень скоро прикладная анатомия отходит на второй план.

Кай сдирает с себя белье, и я помогаю, а после смыкаю у основания.  

Помня его прошлые напутствия, прерываю на миг поцелуй и плюю на собственную ладонь. Кай смотрит, как завороженный, а после, когда я впервые провожу по его члену скользящим невесомым движением влажной ладонью, он даже прикрывает глаза от удовольствия.

— Черт, балеринка…

Теперь я знаю, что так громко Кай стонет не потому, что я сделала ему больно. Меняю ритм и направление. Двигаюсь по всей длине, а потом снова обвожу головку. Кругами и прямо вниз.

Он весь каменеет под моими руками, каждая мышца в его теле звенит от напряжения. Пальцами он начинает двигать еще быстрее, будто не хочет позволить, чтобы я пришла к финишу второй. Но я тоже не собираюсь сдаваться.

Это молчаливая борьба, которая нравится нам обоим. В которой нет проигравших.

Сжимаю его сильнее, наслаждаясь нежной кожей, выпуклыми венами и пульсирующей бархатной вершины. От моих касаний по телу Кая вдруг пробегает волна дрожи, когда я обвожу выемку подушечкой большого пальца, не переставая двигать ладонями, и он снова шумно втягивает воздух через зубы.

Немного разворачивает бедра в сторону и вдруг перехватывает мою ладонь. Понимаю, что все еще двигаюсь слишком нежно. Слишком невесомо. Все еще боюсь.

Два сильных резких движения его ладони поверх моей, и Кай содрогается. Живот под моими пальцами становится каменным. Горячая струя выплескивается на ладони, и от терпкого мускусного запаха голова идет кругом. От хриплого стона я готова застонать и сама.

Его грудь сильно вздымается, а в глазах все та же голодная неудовлетворенность, когда он снова перехватывает мое бедро. Я жажду ощутить его пальцы, но сначала он перехватывает еще твердый член и проводит по мне, заворожено глядя сверху вниз.

Все еще большой и влажный, он легко скользит по моей киске, все ниже, а после он давит сильнее и проникает в меня.

Я впиваюсь в его плечи пальцами, но он держит меня крепко за талию. Ощущения странные, и мне вдруг становится страшно.

— Тихо, — шепчет он. —  Я не буду делать этого сейчас. Не здесь уж точно. Просто не мог сдержаться…

Он снова вводит в меня пальцы, а еще немного злится, что был быстрее меня. Наверное, поэтому, большим пальцем касаясь клитора, Кай сразу берет быстрый темп, так что я даже вскрикиваю от дискомфорта, но уже через мгновение от неприятных ощущений не остается и следа.

Я все еще очень влажная. И очень его хочу. Он дает мне именно то, в чем я нуждаюсь.

Влажный член теперь утыкается в бедро, и я впервые четко осознаю, что готова зайти дальше. Да, не здесь. Но совершенно точно — только с ним.

А после все мысли испаряются.

Я вскрикиваю и тянусь к нему всем телом, и пружина внутри моего тела сжимается до предела.

Я отпускаю себя.

Висну на нем, содрогаясь в волнах накатывающего, как седьмой вал, оргазма. Ноги становятся абсолютно ватными. И даже бедра блестят от влаги.

Кай сначала помогает одеться мне, потом быстро приводит в порядок свою одежду. Он тянется к пачке сигарет в кармане джинс, затягивается, пока я сижу на какой-то старой парте и заворожено гляжу на его профиль возле светлых провалов окон.

В ореоле дыма он рассказывает мне, как и благодаря кому оказался на свободе, и что теперь живет на своей старой квартире, куда приходили в гости мы с отцом.

Докурив, он подходит ко мне. Упирается ладонями по обе стороны, заключая меня в плен, и говорит в полумраке:

— Я хочу, чтобы ты приехала ко мне. Хочу сделать это по-настоящему. Это возможно или вас здесь держат взаперти?

— Ева Бертольдовна, можно спросить?...

Преподавательница грациозно кивает в ответ. Урок окончен, с меня льется пот в три ручья. Сегодня я занимаюсь без Розенберга, он пишет экзамен по русской литературе. Яков дуется на меня, но он профессионал и танцу наши взаимоотношения никак не мешают.

Я должна ему все объяснить и однажды сделаю это, но не сейчас не хочу врать ему лишний раз. А правду рассказать все равно не могу.

— Завтра воскресенье, я уже две недели не видела отца. Могу я поехать домой, навестить родных?

Ева Бертольдовна приподнимает одну бровь. Все так же изящно, как и все, что она делает.

— Конечно, нет.

Ее равнодушный ответ выбивает почву из-под ног. Я была уверена, что нет ничего сложного и противозаконного в том, чтобы увидеться с отцом.

— Но почему? Ева Бертольдовна! Я слышала Зульфия ездила к родным! Почему мне нельзя отпроситься на одно воскресенье?

Бывшая балерина бесшумно захлопывает дверь, отсекая нас от коридора, который наполняется студентами. У всех остальных урок окончен, но у меня только начинается.

— Зульфия ездила на похороны, — чеканит Ева Бертольдовна. — У тебя кто-то умер, Юлия?

Трясу головой.

— А ты заметила, вернулась ли Зульфия после этого? — продолжает преподавательница. — Если не заметила, то я скажу тебе: она не вернулась, осталась вместе с родными. Потому что у нас в Академии карантин, Юлия. Сейчас не время для поездок по городу. Не время навещать друзей и семью. Тебе выпал невероятный шанс, когда твое имя внесли в список студентов, которым нельзя прерывать обучение, и я удивлена, что сейчас ты забыла, почему ты здесь. Мне напомнить?

— Из-за выпускного спектакля, — тихо отвечаю. — Я помню.

Не могу ничего с собой поделать. Меня редко ругали, но когда начинают… Я готова провалиться сквозь землю.

Опускаю глаза в пол, потому что меня отчитывают, как провинившуюся школьницу. Внутренности разъедает чувство, что я предала балет своей невообразимой выходкой. Захотела, видите ли, чего-то еще, кроме многочасового стояния у станка!