Я люблю свою работу? - Ксения Ласкиз

— Если он тебе срочно нужен, то я могу привезти его ночью, — произносит папá таким голосом, словно приезд в Москву равноценен повешению, но ради единственной дочери он готов совершить этот подвиг.

— Нет, не нужен, — отвечаю я. — В пятницу приеду и заберу сама.

— То есть ты не работаешь на выходных?

Наверное, это удивительно. Я даже сама озадачилась: за полтора месяца все уик-энды я проводила вне офиса! Петрович в паре с Полункиной напрочь отбили желание трудиться сверх нормы (точнее, вообще трудиться). И с недавних пор (не могу сказать, как давно) в моем сознании появился еще один объект — Терехов. И, как всегда, есть одно «но» — с момента поцелуя он не появлялся. Ни сообщения, ни звонка, ни письма — ничего, чтобы как-то подтвердить свое существование. «Мы ему очень нравимся… ему очень нравимся… очень нравимся… нравимся…», — повторяет тщеславие, но с каждым рефреном его тоненький голосок становится все тише и тише. Самолюбие продолжает руководить оркестром, вот только мелодии все больше и больше напоминают похоронный марш. В это время здравый рассудок злорадно ухмыляется и не скупится на оскорбления в мой адрес.

— Мари, ты слышишь меня?

— Да, слышу. Нет, не работаю.

— Все в порядке?

— Да. Потом созвонимся, мне надо идти.

И это ложь: никуда не нужно идти. Ни совещаний, ни планерок, ни переговоров, ни срочных дел — ничего не осталось от моей любимой работы, кроме желания поскорее отсюда убраться.

Откупориваю бутылку красного вина, наливаю чуть больше половины бокала и делаю несколько глотков. Как же я устала! Моя прекрасная размеренная жизнь стала похожа на сущий ад, а я не знаю, сколько смогу продержаться. Как будто все сговорились! Петрович, Полункина, Шаров — почему бы им не оставить меня в покое?! И почему бы Терехову не взять в руки свой телефон и не набрать мой номер?! Уже прошло четыре дня — такой паузы более чем достаточно! Или он ждет, пока я сама позвоню? Этого точно не случится! Делаю еще несколько глотков, после чего закуриваю. Как унизительно: пить в одиночестве и смотреть на экран мобильного. За что мне такое наказание?

Ночью мне приснилось, как Полункина похищает Альфи и требует у мамá выкуп за четвероногое сокровище. Просыпаюсь в холодном поту: похоже, я начинаю сходить с ума. Только бы снова не оказаться на кушетке у психоаналитика! Но… кому еще рассказать о своих проблемах, если не постороннему человеку? Родителям? Я никогда и ничем с ними не делилась, поэтому подобный порыв они могут воспринять как явное свидетельство потери рассудка вследствие предельных нагрузок на работе. Рябинову? Последние дни он всеми возможными способами старается избежать общения со мной. Ане или Оле? Они решат, что я издеваюсь, ведь девочки считают меня эдакой «железной леди». Шарову? При одном воспоминании о нем меня начинает трясти от злости! Или Кириллу? Интересно будет увидеть его выражение лица, когда я заговорю о своих проблемах, одной из которых является он! Визит психоаналитика уже кажется необходимым…

В 11–00 паркуюсь недалеко от офиса и ловлю себя на мысли, что не хочу идти на работу. Быть может, написать заявление на увольнение? После чего воспользоваться предложением Рязанова и уехать в северную столицу, чтобы начать все с чистого листа? Петя прав: меня ничто не держит в Москве! Даже мертвая хватка Терехова с каждым днем все слабеет, потому что я знаю: он больше не позвонит. Тогда, в Барселоне, он просто поддался романтическому настроению, навеянному солнцем, морем и архитектурой Гауди. Или я была интересна, пока умело изображала равнодушие и неприступность. Нужно было влепить ему пощечину в ответ на тот злосчастный поцелуй! Но ничего не исправить…

Возле моего стола ожидает неприятный сюрприз в лице Полункиной. Она топчется возле пальмы и что-то вещает, а девочки сидят и в ужасе (судя по их выражениям лиц) внимают ее словам. Завидев меня, она снова поправляет воротник коричневого пиджака (у нее есть какая-то другая одежда?!) и откашливается.

— Доброе утро, — сухо произношу я и снимаю плащ.

— Утро? — она хихикает. — Уже 11–15.

Даже не смотря в ее сторону, сажусь за свой стол, включаю системный блок, открываю ежедневник и, вооружившись ручкой, начинаю вычеркивать выполненные за вчерашний день задачи.

— Позвольте узнать, Мария, где вы были, — говорит Полункина достаточно громко, что бы ее слова донеслись как минимум до трех отсеков.

Сердце бешено колотится и кровь ударяет в голову. «Спокойно», — произносит здравый рассудок, понимая, что сейчас я воткну ручку в мерзкий жабий глаз. «Спокойно!», — уже кричит он, дабы я отказалась от своих намерений.

— Господин Рябинов, мой непосредственный руководитель, прекрасно знает, где я была, — равнодушно отвечаю я, так и не удостоив Полункину взглядом. — Насколько я помню, на совещании Юрий Петрович сообщил, что в вашем ведении находится розничный блок и Управление развития бизнеса, точнее то, что от него осталось, — после этих слов я смотрю ей в лицо.

Ее жабьи глаза вот-вот выскочат из орбит. Не придумав ответа, Полункина практически убегает из нашего отсека.

— Это было круто, — Аня выглядит шокированной.

— Нам пора искать себе новую работу? — спустя минуту спрашивает Оля.

— Она не посмеет вас тронуть, — решительно отвечаю я.

«Да ладно?», — здравый рассудок копирует интонацию Шарова, а чувство вины открывает оба глаза и злобно скалится: о девочках мы и не подумали! Что с ними будет, если мерзкая жаба, поняв, что не сможет добраться до нас, решит наказать кого-то из нашего окружения? Место, уготованное нам в аду, стремительно опускается еще ниже.

Не проходит и пяти минут, как мне звонит Рябинов и просит, нет, даже приказывает, немедленно явиться в его кабинет. Тщеславие рассыпается в проклятьях: да как он смеет так с нами разговаривать? После всего того, что мы для него сделали! Неблагодарный! Если бы не он, мы бы уже были директором департамента!

По пути к Рябинову встречаю радостного Петю.

— Привет! Сегодня все в силе? — спрашивает он с улыбкой.

— Не уверена. Меня вызвал Виктор, так что поговорим позже.

Рябинов гордо восседает за большим столом в своем большом кабинете и выглядит так, будто окружающий гигантизм снова его вдохновляет. В чем же причина столь резкой перемены? Сажусь напротив него.

— Зачем ты нахамила Полункиной?

От его строгого голоса по спине пробегают мурашки: вверх, потом вниз. На несколько секунд мне даже становится страшно, но совсем скоро тщеславие приходит в себя и продолжает вопить, требуя отмщения.

— Позволь узнать, какие именно мои слова госпожа Полункина посчитала проявлением неуважения к ее, без сомнения, блистательной особе? Возможно, произошло недоразумение…

— Довольно! Веди себя, как начальник управления, а не как… — он запинается.