Забытая девушка - Карин Слотер

увидела надпись, выгравированную на серебристом браслете.

Байбл тоже ее заметил. И спросил:

– Кто такая Элис Полсен?

20 октября, 1981

Эмили ковырялась вилкой в своем завтраке. Бабушка напротив нее делала то же самое, не совсем понимая, почему в комнате стоит такое напряжение, но инстинктивно зная, что лучше помалкивать. Эстер и Франклин сидели на противоположных концах стола, оба одетые на работу, как будто это был совершенно обычный день их обычной жизни. Он читал газету. Она делала пометки в проекте заключения, сосредоточенно сжав губы. Оба были в очках для чтения. В какой-то момент оба снимут их, положат бумаги в свои респектабельные кейсы и поедут на работу на разных машинах.

Эмили уже видела, как ее родители вот так переживали бесчисленные потрясения. Вот так – то есть делая вид, что ничего не произошло. Может, и у Эмили была частичка этой способности, потому что она тоже пыталась притвориться, что вчерашнего вечера не было. И вчерашнего утра в кабинете доктора Шредера не было. И вечеринки не было.

Особенно она старалась притвориться, что ее воспоминания о мистере Векслере, который подвез ее домой в ту ночь, были либо плодами ее воображения, либо фрагментами кислотного прихода.

Как назло, на нее накатил очередной приступ тошноты. Яйца на тарелке застыли желтыми комками. Жир от бекона превратился в желе на краях тоста. Она понятия не имела, как долго пялилась в свою тарелку, но когда подняла голову, ее родителей уже не было и осталась только бабушка.

– У тебя есть какие-нибудь планы на день? – поинтересовалась бабушка. – Я думала немного поработать в саду.

Эмили почувствовала, что у нее вот-вот польются слезы.

– Я иду в школу, бабуль.

Бабушка выглядела сбитой с толку. Она убрала свои приборы и тарелку, прежде чем уйти.

Эмили кончиками пальцев вытерла слезы. Краситься сегодня с утра было словно тереть лицо наждачкой. Веки опухли, потому что она плакала всю ночь. Она не спала. Человек, который смотрел на нее из зеркала, был похож на инопланетянина.

Она была не невинна.

Почему Эмили не чувствовала ничего, кроме стыда? Секс должен был быть особенным, романтичным моментом, когда она становится связана со своим партнером, когда она отдает себя мужчине, достойному ее любви.

Вместо этого все произошло на заднем сиденье грязной дешевой клоунской машины ее учителя.

Наверное.

Эмили опасалась полагаться на те обрывки воспоминаний, которые постоянно вспыхивали перед ней. На то стробоскопическое шоу ужасов о том, что могло произойти, а могло и не произойти. Она была так уверена – даже когда говорила себе, что не уверена, – что это был один из мальчиков. А теперь она не позволяла себе поверить, что Дин Векслер с его кустистыми потными усами и неуклюжими корявыми руками забрал у нее то, что она не хотела отдавать.

Потому что это было изнасилование, верно?

А может, и не было. Может, ее мать была права. И отец. Если ты слишком много пьешь, если принимаешь наркотики, ты идешь на сопутствующий риск, что мальчики сделают с тобой то, что обычно делают мальчики.

Но мистер Векслер был мужчиной.

Это все меняло, разве нет? Если бы Эмили сказала своему отцу, что это был не один из мальчиков, что ею воспользовался взрослый мужчина, он посмотрел бы на ситуацию иначе. Или хотя бы просто посмотрел бы на Эмили, потому что после вчерашнего вечера он полностью стер ее из своего поля зрения. Когда он вошел в комнату, сел за стол, потянулся за кофейником и начал читать газету – он никак не обозначил, что видит свою дочь, сидящую в нескольких футах от него.

Эмили посмотрела на свои руки. В глазах помутилось от слез. Она подумала, не исчезла ли она вообще. Неужели никто больше никогда не увидит ее прежним человеком?

– Эмили. – Эстер стояла в дверях. Она оперлась рукой о косяк, поправляя носок колготок. – Не опоздай в школу.

Эмили смотрела не на мать, а в окно. Она почувствовала, как затрепетало ее сердце от будничного тона матери. Эстер больше не будет злиться из-за этого. Не будет больше споров и обвинений. Она была судьей во всех смыслах этого слова. После того, как решение вынесено, она больше никогда не возвращается к вопросу.

Когда Эмили оглянулась на дверной проем, матери уже не было.

Она медленно выдохнула. Положила нож и вилку на тарелку и отнесла их на кухню. Соскребла еду в мусорку. Оставила посуду в раковине для домработницы. Нашла свой рюкзак и сумочку рядом с дверями гаража. Эмили не помнила, как бросила их здесь вчера вечером, впрочем, она не помнила вещи гораздо более важные, чем вчерашний вечер.

Это все, что у нее было: темный салон машины мистера Векслера. Светится панель управления. Песня тихо играет по радио. Эмили судорожно расправляет порванный подол зеленого платья Рики. Рука мистера Векслера на ее колене.

Эмили моргнула. Вот это, последнее, действительно было или она заставила себя поверить в ложь?

Единственное, что она знала наверняка, – что она не может стоять в коридоре и размышлять об этом до конца своей жизни. Она уже пропустила целый день в школе: запланированную встречу с учителем рисования, тест по химии, репетицию ансамбля, пять минут с Рики перед физкультурой, когда они должны были обсудить что-то, что казалось очень важным два дня назад.

Она открыла дверь. «Мерседеса» ее отца уже не было. Она прошла через гараж. Водитель матери ошивался перед домом.

– Эм?

Она обернулась и очень удивилась, увидев Сыра, который курил, прислонившись к дереву.

– О нет, Сыр, прости меня, пожалуйста! – Ее сердце упало. Она ведь сказала, что он может спать в их сарае. – Я забыла положить подушку и одеяло.

– Все круто. – Он погасил сигарету о подошву ботинка и положил бычок в карман. – Ты знаешь, мне много не надо. Я в порядке.

На вид он был совсем не в порядке, и от этого ей стало еще хуже.

– Извини.

– Кажется, у тебя тоже была тяжелая ночка.

Эмили не могла сейчас думать о своем внешнем виде. Сарай был с другой стороны дома, но Сыр мог бы услышать, что произошло на кухне вчера вечером, если бы стоял у гаража.

– Во сколько ты пришел сюда?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Сначала был дома, но потом мама слетела с катушек, так что папа пошел в участок, а я…

Она увидела, как у него затряслась нижняя губа. Он ничего не слышал. У него были свои проблемы.

– Короче, –