Балтийская рапсодия - Александр Харников

– Вы, небось, никакой не шляхтич! – усы у моего однофамильца вздыбились, как у мартовского кота.

– Вот, – и я показал ему печатку. Тот осмотрел ее, сбавил обороты, но все же продолжил качать права:

– Тогда вы тем более предатель – предали само звание польского дворянина. И я стыжусь того, что нас с вами соединяют кровные узы. Ох, если бы знал генерал Домбровский…

– Как вы, наверное, слышали, генерал Домбровский потом перешел на русскую службу и был назначен императором Александром польским сенатором. Ладно, у меня есть к вам пара вопросов, родственничек. Почему вы вдруг начали стрелять по английской яхте?

– Мы обязаны были показать, что поляки не сломлены, несмотря на то что вы нарушили все методы ведения войны. А что там оказалась английская яхта – так их сюда никто не звал.

– А что, у вас не было никаких шансов попасть по одному из наших кораблей, вас не волновало?

– Нет! – мой однофамилец снова гордо подкрутил усы и вызывающе посмотрел на меня.

– Ну, хорошо, – вздохнул я. – Кстати, довожу до вашего сведения, что яхта называлась «Герб Мальборо», и что на ней находился один из сыновей нынешнего британского герцога Мальборо.

Гоноровый шляхтич вдруг сильно побледнел.

– Пане, мы же родственники. Ни в коем случае не пишите про это в вашей газете! Если об этом узнает герцог, мне несдобровать! Меня накажут во Франции, а может, и выдадут Англии…

– Ладно, сделаю все, что смогу, – вздохнул я и подумал, что нужно бы задать вопросы о польских частях в составе союзнического корпуса и о его собственной биографии. Но находиться рядом с ним было весьма противно. И не только из-за его слов – от него так шмонило несвежей одеждой и немытым телом, что хоть нос зажимай. Похоже, что мылся он еще в прошлом году, если вообще мылся когда-либо. И кто после этого грязное быдло? Я покрутил носом и сказал:

– Никифор, отведите, прошу вас, пана Домбровского в его апартаменты. Пане кревны (родственник), до видзеня (до свидания)!

После интервью или, скорее, допроса моего горе-родственничка, мы с Юрой еще раз обсудили план наших дальнейших действий. Я предложил такой вариант: поговорить с хозяином яхты и его американским гостем, Юра же переговорит с Кольцовым и Сан-Хуаном, а Лиза – с американкой. Юра заворчал, что, дескать, пора и мне учиться военному делу, и что неплохо бы и мне поприсутствовать при его интервью. Но, подумав, все же согласился с тем, что события развиваются так стремительно, что лучше нам пока разделиться.

– Но с императором Николаем Павловичем я тебе сачкануть не дам, – строго предупредил он меня.

Когда мы сообщили об этом нашем решении Лизе, та сразу же стала кочевряжиться, дескать, ее английский слишком плох, и что лучше будет, если она поможет Юре, да и вообще почему именно ей интервьюировать здешних жеманных кукол. Тот посмотрел на нее внимательно – похоже, что и его она начала доставать своими художествами. Но тут вмешался я:

– Да ладно, Юр, не хочет – не надо. Эта… как там ее… Аннабелл? Или Мейбел? Имечко, как у какой-нибудь старой девы… Она ведь вроде сейчас на «Королеве»? Вот и поговори с ней. Или, если хочешь, я ею займусь.

Как ни странно, Лиза сразу согласилась:

– Ладно, мальчики, давайте лучше уж все-таки я. Справлюсь как-нибудь.

Юра улыбнулся:

– Молодец, Лиза. Пойми, в здешнем обществе репортер-женщина будет восприниматься мужчинами несколько неоднозначно. А дамы расскажут тебе такое, что репортер-мужчина от них никогда не услышит. И далеко не все здешние женщины – жеманные куклы, как ты их назвала. Многие из них – и в высшем свете, и среди народа – весьма сильные и незаурядные личности.

Он отправился на «Королев», а вскоре катер вернулся и доставил нас с группой на «Смольный», где в данный момент и находились наши англо-американские друзья.

Первая, кого я увидел в медблоке, была капитан медицинской службы Лена Синицына. На небольшом банкете в вечер нашего прибытия в Стокгольм меня почему-то посадили рядом с ней. Это была красивая зеленоглазая девушка с обалденной фигурой и длинными светлыми волосами. Весь вечер, в промежутках между профессиональной деятельностью, я потихоньку влюблялся в нее и потом попросил об интервью для моей передачи.

Но первые же ее ответы поставили крест на моих, еще весьма смутных, планах. Во-первых, она оказалась замужем. Во-вторых, у нее уже было двое детей. В-третьих, хоть она и выглядела, как будто ей еще нельзя употреблять алкогольные напитки (как известно, возраст для распития таковых в Америке наступает только после двадцати одного года), она была меня старше на несколько лет. В-четвертых, ну что уж греха таить – я потом узнал из разговора с одной из ее медсестер – она в муже и детях души не чает и ни разу не была замечена в каких-либо романах с мужчинами.

Тем не менее мы с ней как-то сразу сдружились. И, что ни говори, приятно иногда иметь в друзьях красивую женщину без всякого сексуального подтекста… Даже если нашей дружбе всего-то пара дней.

– Леночка, привет! – воскликнул я и поцеловал ее в румяную щечку. – Ты, как всегда, само очарование!

Конечно, в Америке меня многие тамошние дамы, тьфу ты, женщины могли бы за такой комментарий – затаскать по судам. Но я уже привык, что в России это не преследуется. Тем более что слова мои были вполне искренними.

Лена звонко рассмеялась:

– Так-так… Почему-то у меня возникло смутное предположение, что ты здесь оказался вовсе не из-за обаяния моей скромной персоны. Колись, тебе нужны американец с англичанином?

– Ну да, а откуда ты это узнала?

– Если б это был кто-нибудь из французов, приехал бы Юра – он получше тебя парле на этом ихнем франсе. Есть, конечно, свои, русские, из крепости, есть и пара англичан с кораблей, но мне показалось, что тебя больше всего заинтересуют именно эти.

Лена засмеялась. Ох, смех ее такой мелодичный… Ну, да ладно, хороша Маша, да не наша. Хотя, конечно, муж и дети у нее остались в будущем. Я вдруг заметил – глаза у нее красные и припухшие, а тени вокруг них просвечивают даже сквозь макияж. И напускное веселье – именно напускное. Она смеется, а в глазах тоска…

А вот меня в будущем если кто и ждет, так разве что родители в далекой Америке да госпожа Симоньян с вопросом, куда это я пропал и почему нет репортажа из Хельсинки.

Я хотел приобнять Лену за плечи, но она сказала мне с вымученной улыбкой:

– К англичанину я тебя не пущу, он еще не отошел от наркоза. А вот к твоему соотечественнику, пожалуй, можно. Он, конечно, весь в гипсе, но удалось обойтись без хирургического вмешательства. Только ненадолго – даю тебе на все про все только пять минут.