Схватка за Амур - Станислав Федотов
Шрифт:
Интервал:
Екатерина Николаевна отрицательно помотала головой.
– Боюсь, что тут уже ничем не помочь. Я думаю, в этом повинна моя первая любовь, – начав вполголоса, почти шепотом закончила она.
– Это как же так? – удивилась великая княгиня.
– Да вот так, – вздохнула Екатерина Николаевна. – Сидит она во мне, как злой дух, и не позволяет родить.
– Глупости! – возмутилась Елена Павловна. – Какие глупости вы говорите, девочка моя! Любовь не может быть злым духом, это исключено! Иначе это – не любовь!
– Нет, дорогая Елена Павловна, это правда. Однажды я забеременела, но случилась встреча с Анри, и я… – Екатерина Николаевна запнулась, ей было стыдно и страшно облечь в слова то, что произошло почти два года назад.
– Вы с ним снова… сблизились?
– Нет! Нет! – почти вскрикнула Екатерина Николаевна. – Я слишком переволновалась и… и скинула дитя. – Все-таки она это произнесла, и, как ни странно, ей стало легче. По крайней мере, легче говорить. – Вот с того времени ничего не получается. И я не знаю, как теперь быть. Наверное, надо рассказать все Николаю Николаевичу и – будь что будет!
– Не торопитесь. – Елена Павловна даже пальчиком покачала из стороны в сторону, затем встала и прошлась по комнате, что-то обдумывая. Екатерина Николаевна следила за ней с затаенной надеждой: а вдруг и впрямь поможет!
Великая княгиня остановилась перед ней:
– Скажите, Катрин… только честно, как на исповеди… – Екатерина Николаевна согласно кивнула. – Вы мужа любите?
– Мне кажется, что я люблю его с каждым днем сильнее и больше.
Елена Павловна удовлетворенно кивнула.
– А где сейчас ваш прежний возлюбленный?
Екатерина Николаевна пожала плечами:
– Не знаю. Наверно, во Франции. Мне это неинтересно.
– Ну, тогда все будет хорошо. На вас действует не злой дух, а психологический шок от выкидыша, он со временем пройдет. Обязательно пройдет! А теперь давайте все-таки выпьем!
3
– О-о-о! А-ах-х! – Элиза выгнулась дугой, раскидывая руки.
Дзинннь! Задетый бокал с приготовленной на ночь брусничной водой улетел с прикроватной тумбочки куда-то в угол и разбился.
Иван всем обнаженным телом воспринял судорожную дрожь, потрясшую Элизу, – мелькнула мысль: что-то слишком быстро сегодня все получилось, – приподнялся на руках, открыл глаза (обычно во время близости веки его были плотно сомкнуты) и в неровном свете одинокой свечи на столе ужаснулся при виде отнюдь не любовного наслаждения, а самого настоящего страдания на лице любимой.
– О-о-ох!! – Элиза оттолкнула Ивана, вывернулась из-под него, и ее вытошнило прямо на пол.
Иван вскочил с кровати, заметался по комнате, не зная, что делать, причитая: «Что с тобой, милая?» – в то время как его подруга с мучительными стонами выплескивала из себя все возможное и невозможное. В какой-то момент тошнота ее отпустила, и она прохрипела:
– Принесьи воды и позовьи: пусть придьот Лиза, de chambre[43]…
Иван, как был, метнулся к двери, но его остановил стон:
– Одьенься, me chagrin[44]!
Иван набросил халат, ломая спички дрожащими пальцами, зажег свечу и, прикрывая ладонью огонек, помчался в комнату Лизы. Поднял ее с постели, наказал принести воды, а сам почти на ощупь – свечу отдал Лизе – добрался до малой гостиной и рухнул в кресло. Он ничего не понимал и потому просто сидел, тупо уставившись на слабо освещенный молодым месяцем прямоугольник на ковре.
Время шло, светлое пятно медленно передвигалось, углы его изменялись.
В доме было тихо.
Сколько так продолжалось, Иван не знал. Сидел, откинувшись на спинку кресла, потом задремал. Разбудил его, как ни странно, легкий шорох Лизииых войлочных чувяков. Она шла по коридору в его сторону, он это понял по нарастающему свету в проеме двери.
Иван вскочил и ринулся навстречу с такой скоростью, что напугал горничную: она шарахнулась от него, выскочившего в коридор, и едва не уронила свечку.
– Что там?! Как там?! Что с ней?! – трижды выстрелил он вопросами.
– Уснула барышня, – сказала Лиза, зевнула сама и, переложив свечку в другую руку, перекрестила рот.
– Да что с ней было-то?! – чуть не в полный голос закричал Иван. – Отравилась чем?
– Ничем не отравилась, – удивилась Лиза и снова зевнула. – Ничего особенного не случилось. Беременная она.
Известие его не удивило, вернее, не успело удивить, потому что он был переполнен волнением о другом.
– А почему ее так рвало?!
– Это, Ванюша, бывает. – Лиза знала Ивана еще в те поры, когда он из солдат стал прапорщиком, была лет на пять старше и позволяла себе наедине называть его Ванюшей. – Поберегчись надо было.
– Откуда ж я знал! – растерянно сказал Иван. Он уже принял новость как данность, но еще не знал, радоваться ей или тревожиться. – Она вроде следила…
– Ох, все вы, мужики, одинакие, – вздохнула Лиза. – Иди, ужо, спать, я там все прибрала. – Иван побрел к себе, а она добавила вслед: – И мой Флегонт такой же позднолюбец. Ничегошеньки не знает и не понимает.
Наутро Элиза была хмурая, бледная и молчаливая. Иван к ней подлаживался и так и сяк – она не откликалась. Заговорить с ней о беременности он не решался. Захочет – сама скажет.
После завтрака ее опять стошнило, а потом она слонялась по дому в одиночестве – Иван ушел на службу. Он все еще пытался найти Вогула, но тот как сквозь землю провалился. А может, и вправду помер, и его втихаря закопали – от греха подальше? Увы, законопослушные обыватели так поступить не могли, поскольку обо всех покойниках следовало сообщать в полицию, а известия о ком-либо похожем на Вогула ни один участок не имел. Значит, если кто и похоронил, то только бандиты, и тогда месть за убитого очень даже вероятна. Следовательно, вне дома Элизу одну нельзя оставлять ни на минуту. Вечером, после службы, он попытался ей это объяснить, но Элиза взглянула как-то странно – вроде бы и в лицо, а ощущение у Ивана было такое, что она посмотрела сквозь него, – ушла и заперлась в своей комнате.
Что с ней? – мучился Иван Васильевич. Так расстроила неожиданная беременность? Но что же тут такого? Когда мужчина и женщина вместе спят уже два года, – то рано или поздно случаются промашки, которые приводят к тому самому, что и произошло. Хотя можно ли это называть промашкой? Насколько Вагранов знал, женщины в таких случаях обычно радуются: их матушка-природа предназначила для вынашивания новой жизни, – а те, у кого это не получается, чувствуют себя глубоко несчастными. Что тут далеко ходить – вон Екатерина Николаевна без ребенка мается. Двадцать три года уже – самое время рожать – ан нет, не получается. И кто тут виноват – Бог его знает. Николай Николаевич втайне от жены себя винит: лихорадка, мол, и прочие болезни-хворости, нажитые на военной службе, – но Иван Сергеевич Персин и Юлий Иванович Штубендорф, доктора Божьей милостью, только губы поджимают и руками разводят.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!