Питер да Москва - кровная вражда - Евгений Сухов

На другом конце провода раздался глухой бас:

– Слушаю.

– Привет! Михалыч тебя тревожит. Чем занят?

– Очень важным делом. – Голос собеседника начал приобретать теплую тональность. – Раскрашиваем с внучкой картинки. Хочу тебе заметить, очень непростое занятие. Не доводилось заниматься подобным?

– Пока нет.

– С сыном в свое время я упустил такую возможность. Все дела, знаешь ли… Вот теперь приходится наверстывать упущенное с внучкой.

– Очень неудобно отрывать тебя от такого важного занятия, генерал, но мне нужно переговорить с тобой. Дело очень срочное.

– Хорошо, где встречаемся?

– Давай на старом месте. Я пошлю за тобой машину… Скажем, часа в два. Устроит?

– Вполне. Высылай своих орлов.

– Договорились!

Этим «старым местом» был Тверской бульвар. Самый центр Москвы. Любимейшее место всех москвичей-старожилов. Здесь, под тенью древних лип, можно было неторопливо выкурить пару сигарет, наблюдая за новыми москвичами и москвичками, неистово возвещавшими о себе из разноцветных колясок. Приятно было тут, устроившись на скамейке в тени деревьев, попить пивка, глядючи на проплывающие в вышине белесые клочковатые облака.

Тверской бульвар издревле был знаменит. Уже чуть ли не двести лет он был излюбленным пятачком отдыха и почти домашнего уюта, который может дать только покой и тишина в центре суетливого, шумного мегаполиса. В прошлом веке сюда стекалась едва ли не вся московская знать, чтобы повидать старых друзей и поделиться новостями. Впрочем, тусовался здесь разный люд: отпрыски разночинцев, и дворян, и, конечно же, купцов. Последние выглядели настоящими барами! Им хотелось пустить пыль в глаза слушательницам бестужевских курсов, и отпрыски миллионщиков старались показать, что чувствуют себя на Тверском бульваре так же свободно, как титулярные советники в приемной генерал-губернатора. Кавалеры расхаживали с дамами под руку и чинно раскланивались со знакомыми. Даже приезжие спешили заскочить в тенистый оазис, прозванный Тверским бульваром, и хотя бы ненадолго окунуться в атмосферу столичной неги. По мостовым лихо летали пролетки с отважными седоками, которые норовили удивить незрелых барышень, спрятавшихся от знойного солнца под зонтиками. Каждый из них желал казаться богачом и, когда расплачивался с кучером гривенниками, заявлял:

– Это тебе на чай, голубчик, купишь детишкам пряничков.

И кучер, с самым серьезным видом глядя в прыщавое лицо юнца, охотно принимал предложенную игру и весело отзывался:

– Благодарствую, барин.

Любил Тверской бульвар и этот старик. Прохожие, посматривая на пожилого мужчину, вряд ли предполагали, кто он такой. В его седой голове хранилось немало государственных секретов, среди которых отправка шпионов в республики бывшего Советского Союза казалась невинным баловством. Именно с его ведома и при его личном участии в кабинетах вице-премьеров ставились сверхчувствительные «жучки». Он был в курсе многих тайн личной жизни министров и депутатов Госдумы и однажды шутки ради посчитал, что если бы он продал на Запад все секреты, которыми владел, то сделался бы самым богатым человеком в России. Отставной генерал ФСБ Герасим Герасимович Львов знал совершенно точно, какие беседы ведут высшие госчиновники у себя на дачах, на кухнях и в супружеских постелях. Часто на подобные «подвиги» генерала подвигало исключительно любопытство. Он осознавал, что обладает едва ли не абсолютной властью и стоит ему только пожелать, как принципиальный или несгибаемый государственный муж может превратиться в зловонную кучку навоза. Влияние возглавляемой им «спецгруппы связи» усилилось в нынешнее неспокойное время, когда на кремлевский олимп норовили взобраться выскочки из провинции. У большинства от таких альпинистских подвигов начинала кружиться голова, и новоявленные вожди, едва постояв на самом верху, падали вниз, ломая неокрепшие хребты…

Михалыч редко покидал свой особняк. Скорее всего, он стал домоседом поневоле, из-за нелюбви ко всяким малоприятным сюрпризам вроде автоматной очереди по стеклам автомобиля или встречи с отвязанными омоновцами. А потому каждый выезд в город он готовил обстоятельно и отправлялся на место встречи только в том случае, если был уверен, что не напорется на мину, а в лощине у МКАД его «Мерседеса» не будет терпеливо дожидаться скучающий мальчик с оттопыренным карманом, где спрятан крупнокалиберный «кольт». При встречах с генералом Львовым на Тверском бульваре все соседние лавочки обычно оккупировали люди Михалыча; на входе и выходе дежурили по два человека. Телохранители ничем не отличались от прочих гуляющих – вот только если повнимательнее всмотреться в их лица, то сразу можно было заметить особенный взгляд: парни не упускали из виду даже детишек, семенящих мимо, и в случае необходимости готовы были открыть пальбу похлеще, чем на полковом стрельбище.

В этот раз Михалычу было чего опасаться. Два дня назад был расстрелян известный московский положенец по кличке Плут. Самое странное заключалось в том, что убийцам удалось вычислить его тайную квартиру, где он по субботам встречался с любовницей. О существовании любовного гнездышка практически никто не знал. Смертельный выстрел застал Плута в ванной. Можно только догадываться, сколь немилосердной показалась ему смерть, когда он, расслабленный, возлежал на черном итальянском мраморе и по его лицу блуждала довольная улыбка…

Ребята Михалыча рассказывали, что, когда Плута нашли, выглядел он почти как живой, вот только картину портила аккуратная дырочка в двух сантиметрах повыше переносицы. Убийца не пожалел и бабу Плута. Бронебойная пуля угодила в ее перекошенный от ужаса рот, выбив передние зубы и выйдя через затылочную кость.

Киллер сработал грамотно – единственной уликой был пистолет «браунинг-бак» с глушителем. Не пожалел красивую игрушку, швырнул ее без сожаления на измятую простыню, где за полчаса до его появления происходила неистовая любовная пляска.

Почти одновременно с Плутом застрелили и Гулливера. Несмотря на свой огромный рост и недюжинную силу, после убийства Плута парень побаивался в одиночку появляться на улице. Причина была в том, что на него уже дважды совершалось покушение, и оба раза ангел-хранитель накрывал его своим светлым крылом. Даже портьеры, во избежание возможного выстрела, Гулливер всегда задергивал так плотно, что через них из квартиры не мог пробиться даже лучик света. Но вопреки всем принятым мерам предосторожности Гулливера убили… Как это ни странно, снайперская пуля влетела именно через плотно занавешенное окно, выбив в стекле маленькую розочку. Выстрел был произведен через двадцать секунд после того, как во дворе раздался громкий взрыв – это у самого подъезда взлетела на воздух чья-то старенькая «шестерка», переполошив всех жильцов дома. Гулливер приоткрыл занавеску только на мгновение, чтобы посмотреть, что же произошло во дворе, и тут же был отброшен на пол пулей калибра 7,25 мм. Дальнейшее его просто не интересовало. Его длинное нескладное тело неловко застыло посредине комнаты. Телохранители Гулливера предположили, что «жигуленок» во дворе взорвали с единственной целью – выманить на божий свет авторитетного отшельника. Смертельный выстрел был произведен с величайшей точностью – с расстояния почти в полкилометра, с крыши семнадцатиэтажного здания.