Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин

…

О потенциале глобализации говорит такой пример: в компании «Ниссан» в конце 1980-х гг. на одного работника производилось 46 новых автомобилей в год, в то время, как на американском «Форде» — только 13. При этом японские автомобили ломались в 10 раз реже американских. Т. е. производительность труда на «Ниссане» была как минимум в 3,5 раза выше, чем на «Форде» [833]. Не случайно, что японские компании буквально «вынесли вперед ногами» американский автопром. Одна «Тойота» нарастила экспорт своих автомобилей в США с 6,4 тыс. в 1968 г., до 300 тыс. в 1971 г., «Хонда» — с 20 тыс. в 1972 г., до 200 тыс. в 1977 г., подобный прогресс был и у других японских производителей [834]. Другой пример, характеризующий данный процесс, не менее показателен: доля США в мировом рынке тяжелого машиностроения к 1980-м гг., по сравнению с 1950-м, упала с 25 % до 5 %, а Японии наоборот выросла с 0 до 22 % [835].

Рост производительности труда в США демонстрирует пример 500 крупнейших американских корпораций, которые за 1980–1992 гг. увеличили свои капиталы на 227 %, с 1,18 до 2,68 трлн долл., при этом количество занятых в них сотрудников уменьшилось на 28 % — с 15,9 до 11,9 млн. [836].

Вывод о взрывном росте производительности труда, начавшемся в 1970-е гг., звучит парадоксально на фоне того, что в это же самое время темпы роста производительности труда в США и Европе замедлялись. Этот парадокс объясняется как минимум двумя основными причинами: во-первых, глобализацией, в результате которой общемировой рост производительности труда обеспечивается в основном за счет включения в мировой рынок развивающихся стран, обладающих более высокими темпами роста. Во-вторых, уменьшением в развитых странах доли активных секторов экономики — где вообще возможен рост производительности труда (например, промышленности), и увеличением доли пассивных, где рост производительности ограничен (например, услуг). Быстрый рост активных секторов на национальном уровне компенсируется ограниченным ростом пассивных.

Но даже взрывной рост производительности труда отстает от темпов роса научно-технического прогресса. Причина этого заключается в том, что технический прогресс стал все более ориентироваться не на повышение производительности труда, а на повышение потребительских свойств выпускаемых товаров, поскольку повышение производительности во многих случаях, при существующем техническом укладе, стало уже практически невозможно. Одновременно научно-технический прогресс создает задел нового технологического уклада, который может появиться в уже ближайшие 10–20 лет в таких формах, которые могут превзойти все, что человечество видело до сих пор. Несмотря на кажущееся замедление, колеса прогресса на самом деле крутятся все быстрее.

К концу XX в. темпы технического прогресса выросли многократно. «Впечатление такое, — отмечает Б. Линдси, — что в эти дни мир крутится быстрее: «интернетовское время» задает темп нашей ускорившейся эпохе. Прямо на глазах возникают компании и целые отрасли; продукция устаревает еще на стадии разработки » [837]. Г. Мартин, Х. Шуманн отмечают, что: «на протяжении вот уже многих лет производительность растет быстрее, чем благосостояние общества в целом» [838]. «Глобализация приводит к такой скорости структурных изменений, с которой все большее число людей просто не в силах справиться », — замечает Т. Неккер, президент Ассоциации германской промышленности [839]. «Ускорение процесса созидательного разрушения» является «новой отличительной чертой рыночной экономики современного капитализма» , утверждает Э. Луттвак, придумавший применительно к этому явлению термин «турбокапитализм» [840]. «Устрашающий темп изменений травмирует значительную часть населения», — дополняет он [841].

Реалии постиндустриального общества вышли за пределы Второго закона Мальтуса (для индустриального общества). Для постиндустриального, глобализованного общества характерна ситуация, когда баланса не существует — т. е. он не достижим в принципе. Закон развития глобального «постиндустриального общества» характеризуется соотношением, когда ∆Q << ∆P, т. е. рост объемов выпуска прогрессирующе отстает от роста производительности труда.

А для того, чтобы даже сохранить рост объемов на прежнем уровне, необходимо еще больше повышать производительность труда. Именно на эту данность указывают Л. Катц и К. Голдин, призывая «поддать газу»: «Чтобы поддерживать уровень экономического роста, наблюдавшийся в течение последних трех десятилетий, нам необходимо увеличить уровень производительности труда примерно на одну треть» [842]. И с экономической точки зрения Л. Катц и К. Голдин абсолютно правы, но с политэкономической они, по сути, хоронят человечество.

На эту сторону проблемы указывает тот же Э. Луттвак, близкий к республиканской партии, но беспощадно критикующий ее лидеров, когда те апеллируют к «семейным ценностям», проводя при этом прямо противоположную политику: «Всякий, кто считает важной прочность семей и сообществ, не может одновременно выступать за дерегулирование и глобализацию экономики, ибо последние подготавливают почву для стремительных технологических изменений. Распад американских семей, наблюдаемый во многих частях света, крах разного рода объединений, члены которых видели в них смысл жизни, волнения в таких странах, как Мексика, — все это последствия одной и той же разрушительной силы» [843].

Ускорение технологических изменений, темпов роста производительности труда ускоряет сокращение тех, кому они должны служить — самих людей. К этому выводу приходил и С. Роуч, главный экономист в Morgan Stanley: «Я годами превозносил рост производительности как некую высшую добродетель. Но должен признать, что по зрелом размышлении не считаю, что это привело нас в землю обетованную». С. Роуч сравнил реструктуризацию американской экономики с примитивной подсечно-огневой системой земледелия, при которой за непродолжительным периодом урожайности неизбежно следует утрата плодородия почвы, от которого зависит жизнь тех, кто ее обрабатывает… [844].

Глобализация вместе с невероятно ускорившимся общемировым техническим прогрессом в конце хх в. приведет ко второму демографическому переходу. Описывая данный процесс, современные исследователи отмечают: с «1990–2003 гг. мы имеем дело с исключительно сильной ОТРИЦАТЕЛЬНОЙ корреляцией между численностью населения мира и относительными годовыми темпами его роста. В период до 1962–1963 гг. мы также сталкиваемся с очень сильной корреляцией между двумя интересующими нас переменными. Но корреляция эта — ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ» [845]. Наглядной демонстрацией второго перехода является график изменения темпов роста населения планеты за последние две тысячи лет:

Динамика изменения темпов роста населения мира, 1–2003 гг. н. э. [846]

Несмотря на снижение темпов прироста населения, абсолютный рост населения продолжается. Численность населения планеты, судя по существующим тенденциям, во второй половине ХХI века достигнет примерно 8,5 млрд человек [847]. Что будет дальше? Здесь мнения расходятся, например, С. Капица утверждал, что «глобальный демографический переход состоит в смене режима роста на режим стабилизации населения мира» [848]. Такой вариант, утверждают сторонники версии «стабилизации», возможен при … отказе от экономического поведения человека.