Виновный - Лайза Баллантайн

Он улыбнулся, предвкушая холодную жареную картошку. Никакой другой еды ему было и не нужно.

Когда Дэниел вновь пришел в изолятор, Себастьян выглядел иначе. Его самообладание осталось прежним, но сам он потяжелел, словно раздулся. Лицо мальчика поправилось, под глазами появились темные круги. Тонкие запястья пополнели, на тыльной стороне ладоней появились ямочки. Побегать в Парклендз-хаусе было негде, и Дэниел знал, что после ислингтонских органических овощей, которыми наверняка кормила сына Шарлотта, диета из жареной картошки и пиццы стала для организма ребенка шоком.

— Как дела?

— Нормально, — ответил Себастьян, подперев щеку кулаком, отчего верхняя губа поехала вверх. — Здесь скучно. И школа хуже обычной. Учителя тупые, дети еще тупее.

— Ну, до суда осталось уже совсем немного, — сказал Дэниел. — Нам нужно сегодня пройтись с тобой по нескольким пунктам.

— Я буду сидеть в наручниках на скамье подсудимых?

— Нет. Перед судом тебе все там покажут. Ты съездишь туда с хорошей женщиной, моей знакомой. Она объяснит тебе процедуру и последовательность событий. Мы уже знаем, что вместо скамьи подсудимых ты будешь сидеть рядом со мной, а твои родители — сзади нас. Тебя это устроит?

Себастьян кивнул и спросил:

— Это потому, что они не уверены в том, что это сделал я?

— Нет, это потому, что ты ребенок. Сейчас на скамью сажают только взрослых.

— И вы скажете судье, что я этого не делал?

— Ты помнишь Ирен Кларк, она твой королевский адвокат?

Себастьян энергично кивнул.

— В суде дело будет представлять она, — объяснил Дэниел.

Он открыл блокнот и снял колпачок с ручки. Себастьян встал и обошел вокруг стола, чтобы посмотреть на документы. Он прислонился к Дэниелу и принялся изучать визитные карточки, мобильный телефон, чернильную ручку и карты памяти, которые Дэниел держал в кожаной папке. Дэниел ощущал запах свежевымытых волос мальчика и его земляничное дыхание. Чувствовать вес Себастьяна на плече, сколь угодно легкий, было мучительно. Дэниел помнил, как вот так же урывал любовь у незнакомых людей, прислоняясь к ним невзначай, так что нежность не нужно было ни предлагать, ни просить о ней. Поэтому Дэниел не отодвинулся от мальчика. Он делал пометки в блокноте, стараясь не поворачиваться резко, чтобы не оттолкнуть Себа ненароком. Но через миг Себастьян сам, вздохнув, отошел от Дэниела, забрав со стола его айфон, выключенный еще на входе в Парклендз-хаус. Себастьян проворно включил его снова.

Дэниел протянул руку, ладонью вверх. Мальчик улыбался. Их взгляды встретились.

— Спасибо, — сказал Дэниел в ожидании.

Он не знал, почему позволил Себастьяну взять свой телефон, но думал, что тот вернет его без сопротивления.

— Мама разрешает мне играть со своим.

— Прекрасно, вот и делай это, когда она придет тебя навестить.

Себастьян не обратил на его слова внимания, — откинувшись на спинку стула, он прокручивал список контактов в адресной книге.

Дэниел попробовал вспомнить, что делала Минни, когда он отказывался слушаться. Она посмотрела бы на него холодным взглядом, теми же глазами, которые могли затопить теплом. И он бы убедился в ее превосходстве. При мысли о том, что он не сможет совладать с мальчиком, у Дэниела участилось сердцебиение. Когда Себастьян все же поднял глаза, Дэниел посмотрел на него в упор. Он помнил, каким стальным мог быть взгляд Минни. Она никогда никого не боялась. Дэниелу не верилось, что он может вложить в собственный взгляд такую же силу, но Себастьян отвернулся, словно ужаленный, и положил телефон в протянутую ладонь.

— Итак, — Дэниел снял пиджак и повернулся к Себастьяну, — обвинение вызывает для дачи показаний маму Бена. Возможно, она будет самая первая, потом пойдут соседи и несколько детей с вашей улицы и из школы.

— Кто?

К Себастьяну вернулась его настороженность, зеленый взгляд прояснился и стал осмысленным.

Дэниел пролистал записи и назвал:

— Паппи… Феликс.

— Я им не нравлюсь, они скажут, что я плохой.

— Для этого обвинение их и вызывает. Но мы не разрешим им говорить, что ты плохой. По закону им нельзя свидетельствовать о твоей дурной репутации. Это не имеет отношения к делу. Ирен заявит протест. Я просто хотел, чтобы ты об этом знал, потому что нам всем будет тяжело смотреть, как выступает мама Бена и твои знакомые, но это не самый главный аргумент обвинения. Тебе нужно попытаться не дать себя этим расстроить, понимаешь?

Себастьян кивнул.

— Мы сейчас заканчиваем с доказательной базой по твоему делу, — продолжил Дэниел. — Ты уверен, что больше ничего не хотел бы мне рассказать?

Себастьян на секунду отвел глаза, но тут же яростно замотал головой.

— Хорошо, — кивнул Дэниел.

— А я буду давать показания?

— Нет. На данный момент мы не планируем, чтобы ты давал показания. Это не самое приятное на свете, и я уверен, что уже просто присутствовать на суде будет достаточно трудно. Но нам нужно подождать и посмотреть, как пойдет процесс. Возможно, Ирен решит, что тебе лучше дать показания, но мы все обсудим, когда придет время. Договорились?

— Ага, — согласился Себ.

— В основном аргументы обвинения будут основаны на данных судмедэкспертизы, и, скорее всего, их оглашение займет много времени. То, что будет говориться в суде, покажется скучным, заумным и даже бессмысленным, но тебе нужно постараться сохранять внимательность. На тебя будут смотреть.

Себастьян вдруг выпрямился: слова Дэниела привели его в восторг. Он сцепил руки в замок и, сверкая искорками в глазах, улыбнулся:

— Правда? На меня будут смотреть?

Дэниел пристально наблюдал за мальчиком, но тот не отвел взгляда. В его глазах не было ни тени стыда, ни понимания того, что он сказал что-то неуместное. Но это же был ребенок.

— Вчера к тебе приходили мама с папой?

Себастьян ссутулился и кивнул, глядя на стол.

— Я понимаю, как тебе тяжело. Ты очень по ним скучаешь.

— Вам везет, — сказал Себастьян, глядя Дэниелу в глаза.

— Почему?

— У вас не было папы.

Дэниел медленно набрал воздуха в легкие и произнес:

— Знаешь, иногда мамины приятели ничем не лучше.

Себастьян кивнул. Дэниел был уверен, что мальчик его понял.

— Я хочу поскорее отсюда выйти, — сказал Себ. — Иногда у меня получается его остановить.

— Понимаю тебя. Когда-то я тоже хотел защищать свою маму, но ты должен думать о себе. Помни, что ты — маленький мальчик, а она — взрослая.

Так могла бы сказать Минни.