В двух шагах от вечности - Алексей Доронин

А потом он вырубил им все гаджеты на сутки. Вообще все! Чтоб не отвлекали. И пусть не врут, что наставления по стрельбе с читалки в «линзах» изучали.

Хлопали глазами, кивали. Здоровенные лбы, но чисто дети. Конечно, на настоящей войне все эти глупости из них быстро бы выветрилась. Но настоящая война пока идет только в Мехико. Надолго ли?

Рихтер тогда еще раз напомнил про дисциплину и недопустимость разборок. И про то, что сообщить ему или командиру о серьезном нарушении – это не «стукачество», а их долг. Чтобы более серьезные проблемы пресечь в зародыше.

– Мелкие конфликты должны разрешаться товарищеским судом, – продолжал Максим вправлять им мозги. – А там, где нанесен ущерб общему делу, будут решать командиры. К местным надо относиться уважительно. Если они не подтвержденные враги народа, конечно. Но и у врагов ничего нельзя реквизировать просто так, а надо составить акт по форме. И самоуправство при применении наказаний недопустимо. Для этого есть chequistas.

В Корпусе мира все было куда строже, но Макс понимал, что к этому сборищу надо относиться с пониманием, иначе воевать придется одному. Если их перебросят в район ведения боевых действий, – вот там все будет куда жестче.

Вроде бы выслушали его внимательно. Но несколько выговоров с занесением в личное дело Рихтер влепил в первый же вечер, когда трое усатых и пропахших потом добровольцев из трущоб Канкуна попытались оспорить его власть в развязанной панибратской манере. Типа: «Дружбан, мы тебя уважаем, но раз ты нам не командир, то и не чеши нам мозги».

В тот раз он обошелся без рукоприкладства. Сбросил с плеча волосатую руку самого крупного, которого звали Анхель, и отодвинул его от себя. Видимо, тот был у них заводилой. Кличка этого «ангелочка» была «Американец». Говорили, что он когда-то уехал в Штаты, но его потом депортировали. К слову, Рихтер едва ли не впервые вживую увидел человека с низким МСР – международным социальным рейтингом, который не просто не мог съездить куда ему вздумается, но и был лишен права посещать примерно пятьдесят стран, самых обеспеченных и развитых. Даже на краткие сроки. Как и он сам, с тех пор как стал международным преступником. Но в своей прежней мирной жизни Максим с такими людьми не пересекался. Вернее, мог их видеть в перекрестье прицела, но уж точно не общался лично.

Будь это кино, военспец еще провел бы болевой прием, чтобы показать бузотёру его место. Но Рихтер понимал, что в реальности это не поддержит дисциплину, а позволит нажить смертельного врага. Он знал азы психологии и понимал, что унижать без серьезного повода на глазах товарищей нельзя. Вернее, можно, но только если твой статус незыблем. Он – чужак со стороны, а перед ним не собака-лайка и даже не амурский тигр, а человек. Применение физической силы было вариантом, но крайним. Конечно, если бы этот бугай начал первым, пришлось бы обломать его как можно жестче. Или случись такая выходка в обстановке, приближенной к боевой… тогда он был бы просто обязан наказать этого типа максимально круто.

Но пока они в тылу, Максим, спокойно глядя им в глаза, как непослушным псам, твердо и спокойно сказал, куда приведет их такое поведение, если хоть раз повторится. И предложил или выметаться за ворота, или выполнять распоряжения старших по званию.

Этого хватило. Не понадобилось даже припугнуть гауптвахтой. Они не боялись его, но боялись санкций, которые он мог наложить, и сильнее всего – что их комиссуют, уволят. Боялись позора среди пацанов из их квартала, если б их выгнали из интербригады с формулировкой «За проявленную трусость». А нескольких человек Сильвио уже так забраковал.

Пробурчав что-то себе под нос, троица разошлась. Максим поморщился. Нельзя сказать, что ему нравилось это дело, хотя в Корпусе тоже доводилось командовать отделением. И человеческий материал там был не лучше. Все-таки управляться с техникой, подумал он, сколь угодно сложной, на порядок проще, чем с живыми людьми.

Когда военспец говорил про возможное исключение из отряда, на секунду Рихтеру показалось, что они смотрят на него как-то странно. То есть думают, устроить бучу или нет. Применить ли физическую силу… Но, видимо, решили, что не стоит; молча кивнули и отошли.

«Ненадежные. Надо сделать отметку».

Хотя бывало и хуже. В последнем пополнении отделение номер три получило пять таких отморозков из Чьяпаса, что после очередного их «залета» Нефтяник сам посадил нарушителей в карцер – узкую клетушку в подвале, где все пропахло гнилью и плесенью.

Командир третьего отделения, Рамонес, идейный революционер с партбилетом, но без военного опыта, который раньше работал мелким служащим отеля, написал на них рапорт, где предлагал выгнать всех к чертовой матери и отдать под суд. На что субкоманднанте сказал ему: «Расслабься, амиго. Я поговорю по-своему, и они прижмут хвосты».

После этого отморозков стало четверо, и Максим так и не узнал, что случилось с пятым.

«Который виноват, отправился домой, – сказал субкоманданте Хименес, поднимаясь по лестнице в сопровождении бледных, как призраки, проштрафившихся бойцов, – А остальные… нормальные мучачос, просто оступились. Нам такие нужны».

На боку у командира висела кобура с револьвером 44-го калибра, который они изъяли у одного наркобарона. Это, конечно, не разогнанные электромагнитной силой тупоносые пульки рельсотрона, которые, плавясь в полете, могли остановить слона, носорога или льва в прыжке, но тоже машинка серьезная. А еще у него был обычный «глок», выстрел из которого был куда более практичным, если надо кого-то уложить на месте. Да и кастет в кармане он часто носил.

Как бы то ни было, больше в отделении худого и сутулого Рамонеса не было проблем с дисциплиной. С тех пор те четверо сильно присмирели и больше не палили по окнам и не тащили в кусты каждую понравившуюся девушку. А сам бывший ночной портье, который тоже присутствовал при той сцене в подвале, справлялся с ними теперь без проблем.

Гораздо большей проблемой были пьянки и гулянки. И виртуальные игры, как ни странно. Сети не было, локалку почистили, но изобретательные «вильисты» приносили с собой с каждого выхода в город всевозможные девайсы, которые выявлялись в ходе тотального шмона. И ладно бы это были только «очки». Один раз партизаны притащили в казарму секс-робота «Матильду» последнего поколения, обрядили ее в униформу и поставили ночью на пост часовым. Естественно, виновным потом прописали по первое число, и больше им было не до кукол. Но если бы в эту ночь пришли диверсанты? Вряд ли удалось бы затрахать кого-то из них до смерти.

Говорят, что любая не занятая делом армия подвержена моральному разложению. Не лучше дело обстояло и с пьянством. Иногда хотелось хвататься за голову и применять публичные шпицрутены, а то и децимации для тех, кого находили утром с сизым лицом и пустой бутылкой от какой-нибудь бурды, полуживых. В общем, далеко не все в отряде были такими морально стойкими, как бойцы его отделения, которое считалось лучшим.

Следующий час они потратили на уборку. Возможно, проверки завтра и не будет, – по уточненным данным Ивана, это были только слухи. Да и невозможно навести идеальную чистоту на бывшем складе. Но своим наметанным взглядом Рихтер находил то, за что мог зацепиться взгляд инспектирующих офицеров. А потом привел всё с помощью своих людей и нескольких роботов-поломоек да «черепах»-пылесосов к видимости нормы.