Раненый город - Иван Днестрянский

— Шабаш, воины, сбор и живо вниз! Бэтэр за вами пришел!

О черт, бэтэр! На нем можно двигать через мост, не ожидая темноты. Догадались, как пораньше вышвырнуть нарушителей спокойствия! Кидаюсь собираться. Черт, как все раскидано! Где котелок? Нет котелка. Ну и фиг с ним! Скажу, осколком пробило — и спишут. Главное, рожки к автомату и масленка на месте. Выскакиваю из дома во двор. Краем глаза ловлю взводного и бросаю на землю вещмешок и броник. Не надевать же их последним, на глазах у всех! Одергиваю обмундирование и командую:

— Становись! Равняйсь! Смир-рно! Товарищ старший лейтенант! Личный состав МВД… Отлучаемые от вашей груди безутешные сироты построены!

— Вольно!

Али-Паша отнимает руку от парадного берета, напяленного по торжественному случаю.

— Ну, хлопцы, спасибо за службу!

Он подходит ко мне, затем к ребятам в строю и жмет руки, повторяя: «Спасибо за службу!». Отходит и некоторое время молча смотрит на нас. Да и что тут скажешь?

— Нале-ву! Шагом марш!

Воинство нестройно поворачивается и начинает движение к грязно-зеленой туше бронетранспортера в углу двора. Я подбираю свои вещи и замыкаю разбредающуюся в стороны колонну.

— Не грусти, младшой! Еще свидимся! — вдруг кричит мне вслед Паша.

Напоследок еще и по званию, а не по имени. Словно подчеркнул обратный смысл в собственных словах. Я оборачиваюсь и молча салютую ему поднятым вверх автоматом. Садимся в бэтэр. Поехала, коробочка… Неожиданно для самого себя выпаливаю:

Плачьте красавицы в горных аулах,

Правьте поминки по нас,

Вслед за последнею меткою пулею

Мы покидаем Кавказ!

Достоевский недоуменно косится на меня, но молчит.

У городского штаба милиции к нам подсаживаются еще несколько депортируемых. Становится тесновато. Выезжаем на печально известный круг перед мостом. Приоткрываю бойницу и успеваю заметить горелый, завалившийся по косогору к Днестру бронетранспортер национальной армии. Первым из множества вражеских останков увидел я его, входя в город двадцатого июня, и он же — последнее, чем меня провожают Бендеры. Тут же решаю, что это было хорошей приметой.

Наша черепашка забирается на мост. По броне раздается громкий, щелкающий удар, затем сразу же еще и еще. Проклятые недобитые мули занимаются своим обычным делом: обстреливают машины на мосту. Огонь ведется издалека, с излучины Днестра у Варницы. Для бронетехники неопасно и даже по обычному транспорту неэффективно, но надоедают так постоянно. И не выкуришь их оттуда никак. Ни от крепости, ни со стороны Паркан гнезда стрелков, ведущих огонь, не просматриваются. Они сидят в щелях с узкими секторами обстрела только на мосты. Наши несколько раз пытались прогнать их с этого участка берега огнем, но безуспешно. Мули всегда возвращались. Единственное решение проблемы было во взятии Варницы, но до этого не дошло.

Прежде чем мы успеваем матюкнуться по поводу этого свинства, один из неизвестных мне воинов открывает бойницу и начинает строчить из автомата по варницкому берегу реки. Бесполезная трата патронов. Очереди бьют по ушам. Терпеть не могу стрельбы в бэтэре!

— Ты, мудак, закрой бойницу! — рявкает сидящий рядом Серж.

Только он успевает произнести эту фразу, раздается новый звонкий щелчок. Внутрь брызгают искры. Неуемный автоматчик с диким воем валится на пол.

— Б…дь, убью, сука! — орет тихий обычно Жорж. Ему на ногу упал выпавший из рук незадачливого стрелка автомат.

Придурок катается по полу и нашим ногам, вопя и пытаясь сорвать с себя каску. Теснота боевого отсека наполняется возней и руганью.

— Что такое, вашу мать?!

— Держи его! — ору я. — Витовт, Жорж, смотрите, куда он ранен…

— Да придавите же его! Пакет, дайте пакет!!!

Утихомирив пострадавшего, ребята растягивают ремешок и снимают с него каску. Почему паленым воняет? Серж любезно подсвечивает фонариком.

— Да он не ранен!

— Его пулей остригло вокруг головы, как барана!

— Не может быть! — удивляется Федя.

— Может! Вот и пуля в каске! Рикошет! С рикошета залетела!

Кто-то хватает и, обжигаясь, роняет меж пальцев на пол пулю. Вот откуда запах паленого! Горячая пуля, срикошетив от края бойницы, влетела деятелю под каску и с бешеной скоростью начала вращаться вокруг головы, паля и состригая волосы, обрывая тряпичные ремешки подгонки.

— Такое только с дегенератами бывает! — от души вызверяется Жорж, потирая ушибленную ногу.

Жалкого вида пострадавший водворяется на свое место. Мы уже вне обстрела, скрытые железнодорожной насыпью на парканском берегу.

— Что-то не похоже, что все просто так возьмет и кончится! — вырывается у меня. Боком чувствую, как сидящий рядом Достоевский пожимает плечами.

Трясет. Бэтэр поворачивает то туда, то сюда. Значит, подъезжаем. Остановка, и сразу общая возня и гвалт. Открываются люки. Вылезаем из бэтэра у здания штаба батальона «Днестр» в центре Тирасполя. В принципе, он мог подвезти нас до горотдела, но мы не возникаем по этому поводу. Нам хочется пройтись пешком. Вокруг мирная жизнь. Идут по своим делам прохожие. Сидят за столиком стариканы, режутся в домино. Во дворах играют дети. Стайка мальчишек младшего школьного возраста собралась на нашем пути. Чем-то они заняты, что-то свое обсуждают. Нет, они рассчитываются для игры! Подходя, слышим звонкий детский голос: «Мирча Снегур, Мирча Друк — обосрали все вокруг!»

Вот какие у детей появились считалочки! Эники-бэники давно съели свои вареники!

И возвращается тревога. Всего семнадцать километров от ежедневных смертей, грохота и треска то почти затихающей, то вспыхивающей с новой силой войны. А здесь все выглядит так, словно после первых дней паники все достоверно узнали: ничего не будет, и ни к чему решили не готовиться. Пока нам становилось все хуже и хуже, здесь, наоборот, все приходило в норму. Вновь стали людными кафе и рестораны. Давно сняты с охраняемых объектов милицейские караулы. Мы, грязные и вооруженные, да еще стоящий у штаба бэтээр — это все, что нарушает идиллическую картину. Но это вовсе не норма. Это — случайно оправдавшаяся иллюзия. Уж мы-то знаем цену самоуспокоенности и бестолковым скоплениям техники и вооруженных отрядов у исполкомов и вдоль Днестра. Как большая их часть не приняла участия в бендерских событиях, так они не успеют и сюда… Мы знаем, как уязвим город, и поэтому глаза по привычке самосохранения продолжают оценивать обстановку и растет ощущение: объявись здесь сию минуту враг — будет плохо, очень плохо…

— Раз, два, три, четыре, пять, ты — румын, тебе искать!

Окончена считалка. Раздосадованный вихрастый пацаненок становится к дереву и закрывает себе глаза локтем. Остальные бросают взгляды на нас и, так и не поинтересовавшись, убегают прятаться во двор.