Андрей Первозванный - Александр Грищенко

Открыв дверь, из-за которой струился тёплый электрический свет, Гриша обнаружил, что это, однако, совсем не читальный зал, а одна из соседних комнат: судя по старым корешкам на стеллажах, коими была заставлена большая зала, это были кабинеты хранителей. Свет был словно зеленоватым и лился притом не сверху, а откуда-то из-за шкафов. Следуя за его отблесками, Гриша с трудом протиснулся в узкий проход между книгами и увидел наконец краешек заваленного бумагами стола с той самой путеводной настольной лампой в старинном зелёном колпаке. «Кто-то из хранителей забыл выключить свет», — только подумал разочарованно Гриша, как через мгновение заметил за столом закутанную в нечто тёмное фигуру, словно забившуюся в угол кабинета.

3. СНОВА В ГРУЗИЮ

— Э-э-э-хмм… Простите…

— Простите! Я вовсе не…

— Я совсем не хотел…

— А я даже никак…

Гриша не сразу узнал в чёрной фигуре «грузинскую княжну», которой он пытался уступить своё место в очереди сюда с месяц назад и которую почему-то с тех пор не видал. Теперь же он решил, что она сотрудница библиотеки. А «княжна» приняла Гришу за хранителя рукописей.

— Разве библиотека уже закрылась? — спросила она с тем же своим акцентом, который придавал её речи ещё большее очарование.

Гриша собрался было ответить, но запнулся — так поразила его едва подмеченная тогда, но сейчас ставшая совершенно очевидной красота незнакомки, неземная, захватывавшая дух. О, этот изысканный изгиб носа с лёгкой горбинкой и тонкими крыльями; о, эти чёрные как смоль, тонкие как стрела, изогнутые как лук брови; о, эти алые, без намёка на помаду, изящно очерченные губы; о, эта гладкая, шелковистая кожа и — невыносимо трогательная ямочка на подбородке!.. А ещё — со вкусом подобранные серьги с бирюзой и бусы из ляпис-лазури на тонкой, поистине лебединой шее, обрамлённой причудливым вырезом тёмно-зелёного платья. О да, Гриша, конечно, чувствовал, что в голове его закрутились сплошные штампы, что ему не хватило бы каких-то настоящих, подлинных слов, чтобы описать представшую перед ним красоту…

— Недавно, да нет… давно! Впрочем, не знаю, когда закрылась… Двери, представьте себе, заперты. А этот, как его, милиционер совсем ушёл, знаете ли… — еле вьщавил из себя он.

Ему вовсе не хотелось говорить, напротив, непреодолимо хотелось молчать и в этой сумеречной тишине наслаждаться явленным ему совершенством. Григорий разом позабыл и про ночной холод, и про запертые двери, и тем паче про недочитанную рукопись. Он словно тонул в этом лице, в этих бездонных очах. Ему почему-то вдруг вспомнился эпизод из биографии Маяковского, когда тот сдавал экзамен в гимназию и на вопрос священника: «Что значит слово «око»?» — ответил: «Три фунта», — так вроде бы по-грузински… А ещё он читал где-то, что слово «око» обозначает и глубокое место в реке, и не было для него в этот момент ничего желаннее, чем раствориться в этом омуте.

Глаза «княжны» смотрели на Григория действительно удивлённо, но вдруг ему подумалось, что, должно быть, удивление это вызвано его странным косноязычием и чудаковатым поведением, — не дай бог, ещё примет его за ненормального, коих, сказать по чести, в Государственной рукописной библиотеке водилось немало… Гриша взял себя в руки и твёрдым, почти торжественным голосом заявил:

— Раз уж нам предстоит вместе с вами коротать здесь эту тоскливую ночь, давайте хотя бы познакомимся. Меня зовут Григорий Фоменко, научный сотрудник Отдела апокрифической литературы Института древнерусской культуры.

Выпалив это, Гриша замялся и сник, подумав, что его слова про «коротать вместе ночь» могут быть поняты неправильно… то есть на самом-то деле правильно, но не говорить же об этом вот так прямо… Однако незнакомка отреагировала на Гришину тираду совершенно невозмутимо:

— Очень приятно, Григорий. Я Нина. Нина Туманишвили. Я работаю в Тбилиси, в Институте древних рукописей.

— А, это как Матенадаран в Ереване? — перебил её Гриша и снова осёкся: какую же он глупость сморозил!

— Да, примерно так, — столь же невозмутимо ответила Нина и замолчала.

Беседа пока не клеилась, но Гриша решил не отступать и продолжил:

— А позвольте поинтересоваться: чем именно вы занимаетесь? Я вот изучаю древние апокрифы, а здесь работаю над славянским переводом жития апостола Андрея. Но это по просьбе одного своего афонского коллеги. — Гриша опять запнулся, подумав, не слишком ли бесцеремонно он полез к Нине в душу.

Но та лишь слегка улыбнулась и, к удивлению Гриши, — может, из-за упоминания Афона — ответила. Говорила она как-то по-особенному, так что всё в Гришиной душе ежесекундно переворачивалось:

— Раз уж вы и вправду считаете, что нам предстоит здесь коротать всю ночь, то отчего бы и не рассказать. То есть, знаете, не хочу показаться невежливой, но, может быть, другому человеку и не рассказала бы. Дело вовсе не в вас лично, просто то, чем я сейчас здесь занята, — вещь некоторым образом странная и несколько даже тайная. Однако вы только что упомянули имя апостола Андрея, и теперь я надеюсь не только на его, но и на вашу помощь!

— Да, конечно. Продолжайте. Я весь внимание…

— Итак, я уже давно занимаюсь историей своей святой покровительницы — равноапостольной Нины, просветительницы Грузии, и её житиями. Вы, наверное, не очень в курсе этого вопроса, так что позвольте немного погрузить вас в него.

— Очень обяжете.

— Первым о святой Нине, точнее, о некоей безымянной монахине — «поппа» по-латыни, упоминает Руфин Аквилейский в начале пятого века со слов иверийского принца Бакура. По его рассказу, захваченная в плен и отведённая в Иверию, то есть в Восточную Грузию, она обратила ко Христу её царя и весь народ. Следующие по времени сведения о святой Нине, названной уже по имени, содержатся в древнем грузинском памятнике, известном как «Мокцеваи Картлисай», то есть «Обращение Картли». Здесь о ней рассказывается в разы больше, в том числе подробно описываются её деяния в самой Грузии. На этом «Обращении Картли» основываются все позднейшие рассказы о святой Нине. Текст этот открыл ещё Эквтимэ Такайшвили. Вы, конечно, знаете об этом знаменитом учёном?

— К стыду своему, нет.

— О, это был человек великого дара и особой судьбы! Археолог, историк искусства, специалист по рукописям, министр правительства меньшевиков в Грузии. Когда под напором Советов это правительство бежало во Францию, Такайшвили вывез туда все исторические драгоценности. После его отъезда в Грузии почти не осталось настоящих учёных, и на их место пришли всякие самоучки. А уже после Второй мировой войны Сталин договорился с де Голлем, и сокровища эти вместе с Такайшвили вернулись в Грузию. Его самого выбрали в академики — и сразу же посадили под домашний арест.

— И рукопись «Мокце-це…» — «Обращения Грузии» тоже вернули?

— Ещё бы! «Обращение Картли» было создано в его нынешнем виде в середине девятого столетия, и оно долго было известно только в двух сильно отличающихся друг от друга рукописях, древнейшая из них датируется десятым веком и происходит из Шатбердского монастыря в Кларджети. Недавно наш директор нашёл в монастыре Святой Екатерины на Синае, представьте себе, ещё два древних списка, в которых обнаружились новые, очень важные разночтения. Но я-то думаю, хотя этого пока не говорила никому, даже в своём институте, что должна существовать ещё одна рукопись «Обращения Картли». Один учёный афонский монах передал мне со слов своего коллеги из Швейцарии, что копия этого списка может храниться в бумагах Николая Яковлевича Марра.