Портрет семьи - Наталья Нестерова

Она была не лишена женской завистливой соревновательности. Когда банкирша Райка с соседней виллы установила у себя маленький фонтан «под античность», Люба свой бассейн обставила скульптурами безруких венер, бесштанных аполлонов, рогатеньких гермесов и амурчиков со стрелами.

— Точно стража или почетный караул, — покачала головой Кира, когда приехала в гости. — Плотно стоят.

— Тысяча долларов на квадратный метр, — подтвердила Люба.

Кира мягко пыталась выяснить, что произошло между Антоном и Любой, почему они, прежде неразлучные, могут месяцами жить друг от друга в отдалении. Кира спрашивала в свойственной ей деликатной манере:

— Ты не хочешь мне рассказать, что изменилось?

— У меня нет от тебя секретов, — отвечала Люба, — потому что ты их не поймешь.

— Затрудняюсь перевести эту фразу на логичный русский.

— Ты не представляешь, что такое большие деньги в первом поколении.

— Я читала Драйзера и Мамина-Сибиряка и знаю о тлетворных соблазнах капитализма теоретически.

«А я практически видела своего мужа, кувыркающегося в постели с двумя проститутками! — хотелось воскликнуть Любе. — Видеокассету какая-то добрая рука прислала, точно Антошка генеральный прокурор Скуратов. Хотели, чтобы я бурю подняла и мужу голову свернула. Но я на провокации не поддавалась. Новые приятельницы научили. Для них проститутки, соски их называют, — очень выгодный вариант. Точно одноразовые салфетки для мужа — высморкался и облегчился. А если заведется серьезная зазноба — опасность для денежек. С проститутками не заведется. Кира! Не могу я тебе объяснить, почему, пережив страшные минуты, я согласилась на поражение. По фактам ясно — из-за денег. По сути — ради Антона и детей. Я многое могу побороть, только не мужа и детей, когда сама на поверку такая же. Ты, Кира, однажды рассмеялась, когда я сказала: березовый сок с мякотью. Мол, такого не бывает — сок с древесиной. Милая моя подружка! Бывает! Сок пополам с опилками!»

Они разговаривали, когда Кира после страшной аллергии и отравления начала поправляться. Люба сидела рядом с ее кроватью.

— Почему ты молчишь? — спросила Кира.

— Можно так сказать: старый опытный камикадзе?

— Нельзя. Камикадзе — это одноразовый самоубийца.

Люба тяжело вздохнула. Не поймет ее подружка. И перевела разговор на другое:

— Будешь гадость из овсянки кушать? Нет? Давай поменяем врача? Найти такого, который разрешит тебе устрицы?

— И при этом не потребует повышенного гонорара?

— Вы ставите нереальные планы!

Кира подстроилась под ее настроение, они перебрасывались шутливыми фразами. Но в середине дурашливой болтовни Кира вдруг подняла руку, погладила Любу по щеке:

— Прости меня за назойливость! Но я все-таки скажу! То большое, здоровое и чистое, что есть в тебе, не могут уничтожить ни бешеные деньги, ни социальные извращения.

— Проститутки? — воскликнула Люба, полагая, что Кира внутренним чутьем увидела больную точку.

— Какие проститутки? — устало откинулась на подушки Кира. — Господи! Что тебе в голову лезет? Я имела в виду перекосы в нашем обществе, когда вчерашние друзья оказались на разных финансовых полюсах.

* * *

В отеле Люба упаковала свой багаж. Получилось пять чемоданов, кофр, две коробки с детскими колясками, два больших фирменных пакета с шубами. Третью, из чернобурки, шубу Люба собиралась надеть. Плюс дамская сумочка.

Люба подняла трубку и долго объясняла бестолковому портье, что ей нужно или одно большое грузовое такси, или три обычных.

В итоге ей подали четыре машины. Ехала в аэропорт, как арабская принцесса.

В кассе билетов в первый и бизнес-класс на самолет «Аэрофлота» не оказалось. Пришлось довольствоваться эконом-классом. За каждое лишнее место багажа (положено только два чемодана) заплатила по сто с лишним долларов.

Люба уже многие годы летала исключительно первым классом и проходила через VIP-залы. Ее заботой было сесть в лайнер, а там встретят и под белы рученьки отведут к «мерседесу» последней модели.

Теперь же она в шубе, которая грела как переносная сауна, с двумя большими пластиковыми сумками (опять шубы) закупорила проход в самолете и выслушала в свой адрес много нелицеприятного.

Когда наконец устроилась в тесном кресле, которое в сравнении с первым классом было сиротским, Люба себя успокоила — три часа лету, выдержишь. Но злоключения только начинались.

В Москве самолет почему-то не подвели к коридору-приемнику в здании аэропорта, а отогнали далеко и трап подали не скоро. Далее предстояло садиться в автобус. В первый автобус Люба втиснуться не смогла, да и не рискнула. Навыки штурма общественного транспорта были давно потеряны.

Лил дождь. Не по каплям сыпал, а падал с неба стеной. Меховой головной убор Люба не догадалась купить. Через несколько минут ожидания на летном поле Люба выглядела так, будто на нее опрокинули несколько ведер воды. Прежде роскошная черно-бурая лиса превратилась в жалкую, мокрую, драную кошку. Воду шуба не пропускала — она ее собирала и впитывала, прибавляя килограмм веса в секунду. От тяжести у Любы подгибались колени, по лицу бежали струи. Она готовилась к морозам и никак не ожидала всемирного потопа. С головы по волосам холодная вода текла на шею, лилась за пазуху; смешивалась с горячим потом. И это было так же противно, как если бы холодные змейки заползали под одежду.

Подошел второй автобус. Забираясь в него, Люба наступила на полу шубы, споткнулась, сзади подтолкнули, она проскользнула в автобус на животе, распластавшись, стукнулась головой о ножку сиденья. Кто-то помог Любе подняться и пошутил:

— В самолете нужно не только пить, но и закусывать!

На паспортный контроль стояла громадная очередь, как раньше перед открытием магазина, где, по слухам, должны выбросить зимние сапоги.

Шуба, продолжая греть как печка, начала отдавать воду. Под Любой растекалась лужа. Любе хотелось упасть в обморок. Но кто будет поднимать?

Ни Антон, ни его адъютанты не потрудились встретить Любу. И пять минут назад она уже валялась на полу в автобусе — не велико удовольствие.

С шубы текло, под шубой немилосердно парило, очередь продвигалась по миллиметру.

— Жарища! Топят, будто в бане! — Впереди стоящий мужчина снял легкий плащ и перебросил через локоть.

Люба последовала примеру, сбросила шубу, попыталась затолкнуть ее в одну из сумок поверх другой шубы, норковой. У сумки порвались ручки…

Если бы можно было, развернувшись, броситься назад и через несколько минут оказаться на родной Майорке, Люба так бы и поступила.

Пограничник долго рассматривал Любу, сравнивая с фото в паспорте. Сходство отсутствовало. Женщина с плаксивым выражением лица, размазанной косметикой, мокрыми волосами, облепившими череп, никак не походила на самодовольную особу с пышной прической на фото. Но компьютер за обладательницей паспорта никаких грехов не числил. Пограничник шлепнул печать и, морщась, протянул паспорт.