Метро 2035. Стальной остров - Шамиль Алтамиров

Нефтяная печка фыркала, шипела и подвывала ветром в дымоходную трубу. Округлые стальные бока, раскалившись почти до малинового цвета, прогрели стеновую панель, отчего та время от времени потрескивала. Но тепло, шедшее от печи как прежде, не давало ощущения уюта. Промокшие и провонявшие нефтью, гарью и керосином кухлянки сушились распятые на костяных распорках из китовых ребер, у стены. Ашот с аппетитом уплетал подогретое тушеное мясо. Макар есть просто не мог. Также как не мог понять такого аппетита: Ашот ведь, в конце концов, жену потерял. Вокруг столько смертей, а он жрет. Хотя, впрочем, медику, при том хирургу, к смерти не привыкать.

– Как ты можешь есть?

Ашот оторвался от еды, поднял голову, продолжая пережевывать волокнистое мясо:

– Молча, – пожал плечами. – Есть хочу.

– Ну да…

– И тебе не мешало бы. Что, я зря разогревал?

– Раньше это делала Маша. Ты как-то быстро про нее забыл, – Макар смотрел на Ашота Ервандовича и ловил себя на мысли, что за двадцать с лишком лет так и не узнал человека. В его характере всегда оставалась как будто бы тень, которую никогда не разгоняло даже солнце, висевшее в небе по нескольку месяцев: доброжелательный, подчеркнуто вежливый, говоривший неторопливо, но веско и уверенно, словно отливая каждое слово из металла, шлифуя и протирая тряпочкой до блеска, чтобы не было изъяна.

Макар выдержал тяжелый взгляд Ашота при упоминании Маши, прозвучавшем как упрек. Впрочем, это упреком и было. А зачет по игре в гляделки, игре, кто отведет взгляд первым, – сдохнет, он сдавал лично Васильеву и умкам. Последние, кстати, в отличие от обычных белых медведей почему-то замирали на секунду-две, если глядеть им прямо в маленькие глазки, прикрытые костяными наростами. Умка замирал, сбиваясь с атаки на короткое мгновение, достаточное, чтобы Макар успел всадить гарпун в грузную тушу, а лучше два. Ну а вот Ашот Ервандович Епископосян, пожалуй, был скрытным.

Почему Макар задумался об этом именно сейчас? Наверное, потому, что раньше не оставался на станции, полной трупов. Или потому, что их семья давным-давно разбилась на маленькие кружки по интересам: он сам и Дед; Ашот и Жанна; Маша и Машка; Семецкий и Иван Сергеевич.

Макар считал, в общем-то, чужих людей, волею судьбы оказавшихся на острове, семьей. Ему не хватало семьи, родителей, потому он их придумал для себя. Остальные, и вот сидевший напротив, прямо сейчас противно скребший ложкой по дну опустевшей кастрюли Ашот, думали иначе. Плохо? Да, в общем-то, нет – люди разные, Макар понимал. В любом случае, теперь это не имело ровно никакого значения. В дальний иллюминатор, выходивший во двор станции, виднелся черный дым, разгоняемый ветром.

Вот только Паша и Коля – великовозрастные дети были одинаковы со всеми. Мальчишек, выросших на его руках, почти младших братьев, почти собственных детей, было жальче остальных.

– Я хочу их видеть.

Ашот оставил в покое кастрюлю и тянул чай из алюминиевой кружки, вздохнул:

– Вечно ты куда-то торопишься, не сидится тебе. Пошли. – Врач, вставая со стула, одним глотком жадно допил горячий травник. Макара снова кольнула эта жадность к еде, которую раньше он совсем не замечал. Да и не было ее вовсе.

Он отлично помнил, как совсем еще незнакомый и казавшийся страшным верзила с аккуратно подстриженной бородой четко распределял порции, считал калории, отодвигал тарелку добавки, хитро подсунутую Машей. И все потому, что еды могло не хватить остальным. А теперь? Что изменилось, возраст дал о себе знать? Шестой десяток все же.

Макар, накинув успевшую подсохнуть меховую парку, решил, что в одиночку сожжет трупы близнецов, Ашот пусть отдыхает. На всякий случай, впрочем, прихватил топор, до времени стоявший у стены, да и не привык он как-то с пустыми руками ходить.

Пока шел, внимательно присматривался к шее бодро шагавшего Ашота. Но нет, на мощной шее все так же аккуратно подстриженного и подбритого медика паразитов не было. Он с облегчением выдохнул, чертыхнулся про себя, измотанные нервы и подозрительность играли с ним плохую шутку. Усиро-гэри – удар пяткой назад с разворота – пришелся задумавшемуся на ходу Макару куда-то в живот.

Его отшвырнуло, шмякнув с размаху о стену. Ашот бил не в голову, потому Макар остался в сознании и, скрючившись на полу, ловил ртом воздух. От боли выступили слезы, замутняя и так не лучшее зрение, но чуть дрожавший наконечник костяного копья, смотревший зазубренным острием ему прямо в грудь, Макар видел.

– Не дергайся, Макар. Я не хочу тебя убивать. Но убью, если потребуется, – спокойный, как всегда чеканящий слова голос внушал страх сильнее острия. – Просто выслушай меня.

Макар поднял голову, чтобы убедиться, Ашот ли перед ним? Но, да, это был он: ни потемневших глаз, ни вздувшихся черными венами рук. Макар не понимал. Боль отпускала, теряя остроту. Жгла изнутри под ребрами, не давала вдохнуть, но думать он мог, потому первой мыслью было: где топор?! Он, кряхтя и отплевываясь, уперся руками в холодный пол и сел, опершись о стену, незаметно, как ему казалось, ища глазами заветное топорище красного цвета.

– Ну поделись бля… мудростью.

– Общение с Васильевым сделало из тебя мужлана с солдафонскими шуточками, но это неважно, мальчик. Важно другое: выжить.

– А чо все это время мы делали? В дурака играли?

– Не придуривайся, ты умнее, чем хочешь казаться, Макар. Слушай.

– Да слушаю, задрал.

Новый тычок носком в голень, болезненный и обидный, Макар пропустил, от второго увернулся.

– Да слушаю!

– Ладно… – выдохнул Ашот, держа Макара на «прицеле» копья. – Давно, будучи молодым и неопытным, я набил морду одному нехорошему человеку. Но кости, особенно когда бьешь неумело, штука и крепкая и хрупкая – я сломал пальцы, со смещением. А дебил-травматолог, собиравший мне руку, повредил нервы. Три пальца на левой руке почти не работали. Беда для хирурга из областной больницы? Да, большая. Меня отстранили от операций, списали. Так я ушел в единоборства и в конце концов попал штатным медиком в группу Треугольника.

– Короче нельзя? А то не пойму, – окончательно пришедший в себя Макар подтянул ногу, усевшись удобнее, приметив приятную тяжесть в правом кармане парки, о котором совсем позабыл. Топор же лежал близко – протяни руку. Но копье с наконечником из косо и остро спиленной пустотелой кости делало это расстояние слишком далеким. Пока.

– Слушай, дебил!

«А орать он, оказывается, умеет не хуже Васильева», – подметил Макар, решив не валять больше Ваньку. Вышедший из себя Ашот? Что-то новенькое. Но впрочем, новенького за сегодня было с избытком.

– Ты помнишь, чтобы рука у меня работала нормально? – медик поднял левую ладонь.

– Ну… нет.

– А теперь гляди, – Ашот сжал и разжал несколько раз кулак, посгибал каждый палец в отдельности. – Удивился? Вижу, что удивился, – улыбнулся Ашот.