Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы - Юрий Мамлеев

Алла вздрогнула, но кошмар всего-навсего выражался в беспорядке, обилии черного цвета и старинных географических картах, разбросанных по столам.

Было такое впечатление, что если бы не друг детства (Данила был ребенком, когда Гробнов как-то раз принял его, и с того началось), то Владимир Петрович не предложил бы гостям даже чаю.

«Если он на меня еще раз взглянет этим взором в никуда, я взвою», — подумала Алла.

Но она не взвыла. Гробнов несколько раз эдаким взглядом, словно инфернально-небесными лучами, пронзил присутствие гостей, а потом вдруг порозовел и заговорил, очень бодренько и с напором:

— Все понял. Принимаю, принимаю!

Алла, которая немного ошалела от всего с ней и ее мужем происходящего, возьми и вдруг спроси:

— Владимир Петрович, когда наконец исчезнет современная цивилизация?

Гробнов не удивился:

— Если сказать глобально — лет через четыреста-пятьсот окончательно.

А до этого постепенно, с предзнаменованиями, процветаниями, падениями и хохотом!

И он показал гостям копию какой-то старинной карты с примечаниями на латинском языке.

— Смотрите, вот где проходят изломы, затопления, провалы, а главное — исчезновения.

— Но Евразия остается! — выкрикнула Лена.

— Владимир Петрович забыл заметить, — чуть насмешливо вмешался Данила, — что современный человечек может и не признать в людях того времени своих, свой род. А планетку эту тем более может не узнать. Да и некоторые обитатели или гости нашей Земли покажутся ему странными. Надеюсь, будет возвращение богов, ушедших после Троянской войны, и так далее, и так далее.

Гробнов нахмурился.

— Все это будет совсем не так, как у древних. И вы это прекрасно знаете, Данила. Думаю, что все станет еще более сюрреалистично, чем на картинах Дали. Да и страшновато где-то… Конечно, идиотическая цивилизация потребления исчезнет… Однако агония, со взлетами, конечно, продолжится, но в иной форме. Надежды на технологию и так называемую науку лопнут как мыльный пузырь. Современная инфантильная цивилизация рухнет, все это мелочь.

Взойдет иное…

— Вы говорите, агония, — опять усмехнулся с какой-то черной улыбкой Данила. — Но агония — замечательное состояние, ибо только в агонии познается высшее и скрытое от глаз бодрствующих…

Гробнов махнул рукой и замер, словно его размышления приняли другой оборот. Лена внимательно следила за ним, и ей казалось, что его гложет какая-то огромная и жалящая мысль. Алла же почему-то решила, что Владимир Петрович дойдет до конца своих исканий и откроет то, что хотел, но только уже в гробу. «Удивительно, как гроб подходит к нему, словно праздничный костюм, — мелькнуло в ее сознании. — Но где… где Стасик?..»

— Все тайны, все зерна, заложенные в этом людском роде, будут доведены до логического конца. Но этот конец растянется надолго и будет фантастичен, а для некоторых и приятен.

— То ли еще будет, — вздохнула Лена.

Однако надо было переходить к делу.

Данила, опять сменивший свою суть, или, может быть, оболочку дикого скифа, на облик изощренного интеллектуала, а не искателя черной дыры, каким он был в глубине, в суровых, не обильных, но достаточных тонах описал Гробнову проблему: существуют люди, душа которых иная, чем у нас, в какой-то степени, конечно, а то и полностью. Одного такого он видел здесь, в Питере.

Его фамилия Ургуев. Имени и отчества у него как будто нет. Нам необходимо его найти.

Гробнов вынул из шкафа водку и задумался. От этих дум он даже почернел.

— Я знаю, о ком вы говорите, — наконец выдавил он из себя, разлив по маленькой. — В нечеловечьих кругах у него есть еще то ли имя, то ли прозвище: Загадочный.

Аллочка напряглась: неужели, неужели…

— Но мне бы не хотелось открывать к нему дверь, — вздохнул Гробнов, и чернота вдруг сошла с его чуть-чуть профессорского лица.

— Да почему же так?! — воскликнул Данила. — Я человек свой и в нечеловечьих кругах.

— Вы-то свой, а вот девочки… — угрюмовато, но где-то по-мертвому галантно добавил Гробнов, указывая глазами на Лену и Аллу.

— За девочек я отвечаю, — слегка рассердился Данила.

— Да и вам открывать дверцу к нему я бы поостерегся, — осклабился Гробнов. — Дело в том, что Ургуев, ну как бы вам объяснить, не может мыслить…

— Как это так? — ахнула Алла.

— Он просто не по-нашему мыслит. Поэтому контакт с ним затруднен, до патологии. Я сам это испытал.

— Но попытка не пытка, — возразила Лена, вкусив рюмочку водки.

— Наоборот, именно пытка. Не знаю, не знаю… По моим сведениям, мало того что он не наш, он, на мой взгляд, вообще не может быть отнесен к существам. На то он и Загадочный. От него можно ожидать великого блага или же дикого вреда.

— Я извиняюсь, — вздохнула Лена, — но вид-то человеческий он имеет? Вообще, какой он из себя?

Гробнов почесал за ухом, став немного добродушней.

— Вид его никакого значения не имеет, — и Гробнов испил еще рюмочку. — Главное, вы не можете к нему подойти на уровне разума.

— Какого разума? Человеческого? Или даже… — вопросила Лена.

— По крайней мере, того, который в наших возможностях, — спокойно возразил Гробнов. — Об остальном разуме чего говорить! У нас, слава богу, не он один.

Возникло молчание.

— О кошмар! — внезапно выговорил Гробнов.

— Владимир Петрович, — просветленно развел руками Данила, — бросьте! Нам ведь он нужен, только чтоб получить информацию. К тому же я видел Ургуева не только физически, но и духовными глазами. Да, это кошмар, но не «о кошмар!».

— Да я не об этом, — ответил Гробнов, опять погрузившись в себя.

— Нам этот Загадочный нужен, чтоб он вывел нас на человека, который стал жертвой изменения прошлого, — резко сказал Данила.

Гробнов тогда словно проснулся и чуть-чуть подскочил.

— И туда вы нос сунули, — воскликнул он. — Ну вы герой, герой! Прометей эдакий! Хорошо, в таком случае я дам!

И Гробнов встал со стула, походил вокруг гостей, точно вокруг иножителей, и вынул откуда-то рваную записную книжку. Потом вздохнул.

— Записывайте адресок… Вот так. Но спрашивать надо не Ургуева и не Загадочного, конечно, а Тихонравова Всеволода Иваныча. Такова сейчас его одежда. И не забудьте сказать, что вы от меня. Письмецо я черкну ему сейчас.

И через минут пять он передал Лесомину записочку следующего содержания:

«Многоуважаемый Всеволод Иванович, податели этого письма ищут Вашего доброго совета. У них сгорело дерево на дачном участке.

Ваш друг Гробнов».

Данила с пониманием отнесся к такому письму.