Конев. Солдатский Маршал - Сергей Михеенков

К сожалению, командиры корпусов 19-й армии показали полную неспособность руководить войсками в условиях военных действий. Можно предположить, что имел в виду Конев под словом «неустойчивость». Цену слову он знал и, видимо, только в последний момент сдержал себя, и в документе, таким образом, не появилось слово «трусость».

Первые бои научили Конева ценить хороших, толковых командиров, которые не боялись передовой, хорошо знали, в каком состоянии пребывают их батальоны, роты и взводы, на что способны и не способны.

За годы войны через все пять фронтов с Коневым пройдут его боевые товарищи, генералы, полковники, которые к концу войны тоже станут генералами. Среди них генерал Н.Ф. Лебеденко. В августе 1941-го Лебеденко командовал 91-й стрелковой дивизией, которая входила в состав 19-й армии. А в начале января 1944-го генерал Лебеденко, командуя 50-й стрелковой, которая тоже из бывшей 19-й, коневской, смоленского состава, одним из первых ворвётся в Кировоград. 50-я дивизия в то время будет драться в составе 7-й гвардейской армии 2-го Украинского фронта. Генерал П.А. Курочкин, стоявший с ним плечом к плечу на витебском рубеже (20-я армия), в период завершающей фазы Великой Отечественной войны будет командовать 60-й общевойсковой армией 1-го Украинского фронта. Генерал П.С. Рыбалко, командующий 3-й гвардейской танковой армией. На завершающем этапе войны в дни Берлинской наступательной операции именно его танки, смяв глубоко-эшелонированную оборону, первыми ворвутся в логово врага. Генерал А.С. Жадов, командир 5-й гвардейской общевойсковой армией. Они станут добрыми и преданными друзьями. После войны, оставшись уже не у дел, маршал и генерал будут вспоминать своих молодцов-гвардейцев, храбро дравшихся на Днепре и во время Львовско-Сандомирской наступательной операции, под Берлином и Прагой.

Генерал Честохвалов пропал без вести. Останки его до сих пор безуспешно пытаются отыскать поисковые отряды. Послужной список Честохвалова, где мелькают такие записи, как «сотрудник информационного отдела штаба…», «делопроизводитель штаба армии…», «военком автомотополка…», «помощник военкома 14-й сд…», показывает, что будущий генерал пошёл в гору сразу, как только в стране начали расстреливать военных: командир стрелковой дивизии (1937 год), а затем командир стрелкового корпуса (1938-й). Нетрудно сделать вывод, что командование такой довольно крупной войсковой единицей, как стрелковый корпус, после должности делопроизводителя и помощника военкома было ему не по плечу.

Таким же воином, как мы уже убедились, оказался и другой генерал — Хмельницкий. В его послужном списке тоже мелькают записи вроде: «агитатор в Харькове…», «секретарь члена РВС Первой конной…», «порученец наркома по военным и морским делам…», «порученец наркома обороны СССР». На должность командира самого сильного и многочисленного в РККА 34-го стрелкового корпуса он попал, видимо, случайно. Надо же было как-то оправдать доверие: в 1940 году его аттестовали сразу генерал-лейтенантом. Случай не рядовой. Судьба прищучила его под Витебском в 1941-м. Командарм, в подчинение которого поступил корпус, оказался человеком сугубо военным, требовательным, не из придворных ворошиловцев. Правда, и Рафаил Павлович сумел в критический момент сгруппироваться: от ответственности каким-то непостижимым образом всё-таки отвертелся. По всей вероятности, помог богатый опыт, приобретённый за годы безупречной службы в Красной армии и, конечно же, связи. Неудавшегося командира корпуса спас его патрон и покровитель маршал К.Е. Ворошилов. Генерал Хмельницкий стал его порученцем и в Центральном штабе партизанского движения вскоре занял должность снабженца. Потом снабженца сделали генералом для особых поручений при заместителе наркома обороны СССР. Была и такая должность. В конце войны Рафаил Павлович занимался (ну чем мог заниматься в конце победной войны такой расторопный и удачливый?!) трофеями. Вот уж воистину: кому война, а кому мать родна…

Война очищает. И под Смоленск Конев прибыл уже без Честохвалова и Хмельницкого.

Смоленское сражение началось 10 июля. Длилось ровно два месяца. 19-я армия в день начала Смоленского дела 1941 года атаковала противника в Витебске и окрестностях. Первые бои и первые серьёзные потери.

Об этих днях Конев вспоминать не любил. Маршал написал две книги мемуаров. «Сорок пятый» — об операциях войск 1-го Украинского фронта. И «Записки командующего фронтом. 1943—1944». Любопытная деталь: осенью 1941 года Иван Степанович Конев вступил в должность командующего войсками Западного фронта, вскоре был назначен командующим Калининским фронтом, а в мемуарах об этих важнейших периодах — ни строчки. 1941 и 1942 годы, самые трудные и для Красной армии, и для генерала Конева как командующего войсками Западного и Калининского фронтов. Случайной такая купюра в мемуарах быть не могла. В те годы, когда маршал писал и диктовал свои мемуары, а потом публиковал их, ветеранам позволялось вспоминать победное. Написанное в этом ключе поощрялось по категории наиболее достойного и правдивого, много издавалось и переиздавалось, цитировалось. О Вязьме и Рославле, о Ржеве, Холме и Великих Луках старались не вспоминать. И стихи Александра Твардовского «Я убит подо Ржевом…» воспринимались как неофициальный народный гимн-эпитафия над заросшим курганом, где с зимы 1942-го по осень 1943-го были зарыты, наспех, между боями, несколько армий: 19-я, 20-я, 16-я, 24-я, 33-я, 32-я, 39-я…

Справедливости ради, замечу, что воспоминания о боях под Витебском и Смоленском, а также об октябрьской катастрофе под Вязьмой Иван Степанович всё же оставил. Есть и страницы разрозненных воспоминаний и интервью, посвященных Смоленскому сражению. Правда, они очень скупы, конспективны. Перечитывая «Записки…» и те разрозненные публикации, которые хронологически к ним тяготеют, вдруг ловишь себя на мысли о том, что Конев всё же не любил писать о поражениях. И об ошибках. А кто о них любит писать? Тем более что за спиной такие победы! Да и не поощрялось тогда каяться в ошибках и сыпать соль на раны, и свои, и своих непосредственных начальников и подчинённых. Великая Победа, доставшаяся великой народной кровью, к тому времени начала каменеть и бронзоветь. Конев же не принадлежал к тем персонажам нашей истории, которые могли испортить общую обедню и нарушить согласованный хор миллионов. Он был послушным, дисциплинированным солдатом. Хотя все свои поступки мерил не только воинским уставом, но и человеческой совестью и офицерской честью. Позже мы не раз ещё убедимся в этом.

Понятное дело, что мемуары полководцев, если бы они не прошли через чистилище Главпура и цензуры, могли быть человечней, правдивей и, таким образом, ценней для нас, потомков победителей в этой великой войне. Кабы не обнизил, как говаривали старые солдаты, так бы не быть пуле в земле, а кабы не обвысил, так прямо бы в лоб…

А теперь обратимся к мемуарам противника. Герман Гот, командующий 3-й танковой группой: «11 июля пять дивизий северного крыла 2-й танковой группы форсировали Днепр и на узком участке и в последующие дни стремительно развивали успех, имея целью выйти на рубеж Ельня (80 километров юго-восточнее Смоленска) — Ярцево».