В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии - Оттокар Чернин
Шрифт:
Интервал:
Но наше искреннее желание мира не должно никоим образом побудить нас снова выступить с предложением мира. По моему мнению, это было бы серьезной тактической ошибкой. Наши шаги к миру от декабря прошлого года встретили сочувственный отклик нейтральных государств, но наши враги ответили на нее лишь повышением своих требований. Повторение аналогичного шага было бы понято как слабость и отсрочило бы окончание войны, поэтому первый шаг к миру должен быть теперь сделан неприятелем.
Лейтмотивом моей внешней политики всегда будет тщательное охранение испытанного в боях союза с Австро-Венгрией, и преисполненная доверия, дружественности и лояльности солидарная деятельность с союзной монархией. Если идея союза – и в этом стремлении мы вполне сходимся с вашим превосходительством – будет и впредь держаться на той же высоте, что и раньше, то наши противники никогда не допустят мысли, чтобы один из союзников пошел бы навстречу предложениям о сепаратных переговорах, не оговорившись предварительно, что они могут быть восприняты как базис для общего мира. Раз это будет ясно всем, то нечего будет возразить и против того, чтобы отдельные члены союза отвечали бы на предложения неприятеля и приступали бы к обсуждению способов отыскания пути к миру.
Сейчас еще невозможно установить определенные директивы к таким совещаниям. Ваше превосходительство благоволили обратиться ко мне с вопросом, может ли быть восстановление status quo подходящим базисом для начала переговоров. Я могу определить свою точку зрения на этот вопрос в следующих выражениях: как я уже говорил в рейхстаге, Германия не стремится к насильственному перемещению соотношения могущества первоклассных держав после войны и готова приступить к совещаниям, поскольку неприятель не требует отдачи земель, входящих в состав Германской империи; если предположить толкование восстановления status quo именно в этом направлении, то эта формула, конечно, могла бы стать основой совещаний. Этим нисколько не исключалась бы желательная для нас конъюнктура создания путем переговоров, и даже при сохранении настоящих границ империи, тесного экономического и военного сближения между германскими областями, прежде враждебными ей – я имею в виду Курляндию, Литву и Польшу – укрепления таким путем границ Германия и обеспечения ее насущных потребностей на континенте и за океаном.
Германия готова очистить оккупированные французские области, но должна оставить за собой право воспользоваться мирными переговорами, чтобы сохранить за собой области Лонгви и Бриэ в смысле экономического влияния, не вливая их непосредственно в состав империи, но все otee добившись юридического узаконения этой эксплуатации. Мы не состоянии уступить Франции значительные участки Эльзас-Лотарингии.
Я хотел бы сохранить за собой право потребовать во время переговоров, чтобы Бельгия была отныне связана с Германией и экономически, и в военном смысле. Условия, взятые мною из протокола совещаний в Крейцнахе, – а именно военный контроль Бельгии до заключения ею оборонительного и наступательного союза с Германией, отчуждение или долгосрочная концессия на Льеж и на фландрское побережье – являются максимальными требованиями верховного командования и флота. Верховное командование согласно со мною в том, что подобные или аналогичные им условия могут быть достигнуты только в том случае, если Англия будет вынуждена принять нежелательные для нее условия мира. Но мы думаем, что сохранение серьезного экономического и военного влияния на Бельгию может быть закреплено за нами во время переговоров и возможно, что это требование даже не вызовет сильного отпора, потому что экономическое положение Бельгии заставит ее понять, что сближение с Германией будет служить ей лучшей гарантией для блестящего расцвета.
Что же касается Польши, то я довел до сведения вашего превосходительства, что дружеское предложение отказаться от Галиции и присоединить ее к польскому государству не может быть признано состоятельным потому, что я считаю проект отказа от Эльзас-Лотарингии в пользу Франции, долженствующий явиться противовесом вышеупомянутой жертве, абсолютно неприемлемым. Развитие Польши в самостоятельное государство должно проистекать в пределах прокламации от 5 ноября 1916 года.
Принесет ли это усиление Польши и превращение ее в самостоятельное государство действительную пользу Германии, или же оно разрастется в серьезную опасность – покажет лишь будущее. Сейчас, однако, за последнюю конъюнктуру говорят многие симптомы, и особенно опасение, что австро-венгерское правительство не даст нам уже сейчас, во время войны, доказательств его полной незаинтересованности в Польше и не предоставит нам полной свободы в управлении всей Польшей. Это сомнение должно быть разрешено и на тот случай, если бы – ввиду того, что насильственное присоединение Польши к Германии было бы опасно, как для Германии так и для отношений ее с Австро-Венгрией, – оказалось более целесообразным предоставить Польше воспользоваться правом на самоопределение в полном объеме, вплоть до присоединения к России, сохранив за Германией лишь пограничные области, необходимые с точки зрения военной охраны границ.
Согласно совещаниям в Крейцнахе от 18-го числа сего месяца было решено в дальнейшем обсудить в соответственном духе также и вопрос о присоединении Румынии, в связи с интересующими Германию вопросами о Курляндии, Литве и Польше.
Ваше пребывание в Берлине доставило мне, дорогой граф, особенное удовольствие, так как оно дало мне возможность обсудить интересующие нас вопросы с полной откровенностью. Я надеюсь, что и в будущем нам представятся случаи длительного и непосредственного обмена мнений для совместного обсуждения вновь возникающих проблем и для реагирования на них с обоюдного соглашения.
Искренне уважающий вас и преданный вам
Я ответил государственному канцлеру, что приветствую вполне естественное требование соблюдения полной откровенности, но подчеркивал, что я не разделяю его оптимизма. Далее я отметил, что переутомление, заметное как в Германии, так и у нас, подсказывает необходимость добиться мира своевременно, то есть до начала революционных выступлений, так как всякие волнения, конечно, были бы пагубными для благополучного проведения мирной политики. Германское отношение к бельгийскому вопросу представляется мне совершенно ошибочным, так как ни Антанта, ни Бельгия никогда не согласятся на условия, выставленные канцлером. Я не скрывал, что считаю его точку зрения серьезным препятствием делу мира и что она для меня тем менее понятна, что находится в прямом противоречии с волей рейхстага.
Затем я остановился на необходимости выяснить, наконец, наши минимальные требования, причем вопрос об осуществимости свободного и мирного присоединения Польши и Румынии к Центральным державам должен был, по моему мнению, играть очень важную роль.
Наконец, я еще раз подчеркнул, что стою на точке зрения германского рейхстага, требующего мира без аннексий и контрибуций, и что я считаю совершенно недопустимым, чтобы германское правительство игнорировало соответствующие резолюции рейхстага. Я говорил, что вопрос не в том, хотим ли мы дальше воевать, а можем ли мы это сделать, и что моя совесть обязывает меня своевременно обратить его внимание на то, что мы должны во что бы то ни стало кончить войну.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!