В шкуре зверя - Татьяна Смирнова

– Успокоил, – сморщил нос Йонард, добродушно оскалясь. – А я уже было подумал, не зарыть ли мне вообще свой меч со всеми собачьими потрохами, тем более что он сейчас где-то на дне этой проклятой Черной башни, считай похоронен тоже, и податься в жрецы какого-нибудь доброго бога, который велит побольше есть, подольше спать да еще с девками гулять.

– Ну-у-у уж нет, – рассмеялся Дзигоро, – не стоит рядиться волку в овечью шкуру.

– А как насчет собачьей? – совершенно серьезно и без малейшего намека на иронию спросил Йонард.

– Об этом я и хотел с тобой поговорить, – сказал наконец Дзигоро. – Ты человек и должен стать человеком. Путь твой лежит через замок египтянина. В этом нет для меня ныне сомнений.

Дзигоро молчал. Молчал и Йонард. Серп луны поднялся еще выше, укорачивая тени, которых не было. Тишина стояла такая, что казалось, слышно было, как движутся по небосводу далекие ночные облака. Неожиданно пес завозился, резко изогнулся и яростно заскреб задней лапой за ухом.

– Короче. Что надо? – сказал он немного погодя.

– Видишь ли, – сказал Дзигоро, медленно подбирая слова. – Никто не знает, чем может закончиться ваша схватка…

– Никто, кроме богов, как ты говорил, не может знать, чем закончится любой поединок, как и любая битва, – наставительно произнес Йонард-воин. – Могу я его одолеть, может он меня…

– Дело не в этом, – мягко перебил его китаец. – Даже если ты его одолеешь, знаешь ли ты, что будет тогда?

– Как это «что»? Стану человеком, – искренне удивился Йонард.

– Хорошо бы это так и было. Но кто знает, что за заклятье наложил на тебя Тумхат. Его смерть может разрушить его, а может и скрепить вечной печатью твоей длинной-длинной собачьей жизни оборотня.

– Не люблю я Хорасан, а Египет мне нравится так же сильно, как рвотный порошок, – задумчиво произнес Йонард и замолчал.

Замолчал и Дзигоро. Ночь вокруг них тоже хранила молчание. Прошло несколько томительных мгновений. Йонард еще раз глубоко вздохнул и одним рывком встал на свои огромные лапы, шумно встряхнулся от кончиков ушей до хвоста и объявил:

– Я сделаю то, что должен, и будь что будет. Я убью египтянина.

– Ты уверен? – темные глаза Дзигоро точно прожгли его насквозь.

– Зачем откладывать на потом хорошую драку, если это можно сделать сегодня? Видишь, твои уроки не прошли даром. Ты же сам говорил, что нельзя избежать предначертанного богами.

– И опять не то, – Дзигоро чуть не всплеснул руками, – Не бросаться, очертя голову, на меч египтянина должен ты, дорогой мой, и не отчаяние должно вести тебя. Так ты не сможешь победить колдуна.

– А не пойти ли тебе в Мокрую морось, приятель? – рявкнул Йонард. – Помощи от тебя как молока от быка, зато настроение человеку портить – великий мастер. Могила ему не понравилась, лежи, знай, где прикопали, я ему не нравлюсь, так поди найди еще таких дураков, которые бы с тобой, с призраком, разговаривали бы. Ну и сиди тут до скончания веков, а я пошел. Меня ждут.

И пес в несколько прыжков исчез, сокрытый от любопытных глаз серебристым пологом ночи.

Дзигоро стоял на своей могиле, провожая Йонарда долгим взглядом. Невысокая, худощавая фигура китайца светилась тем самым, невидимым до срока, внутренним светом, озарявшим его и при жизни, но никогда его сущность не вырывалась наружу таким ярким и сильным огнем. Дзигоро смеялся.

– Что ж, – сказал он самому себе по своей давней привычке, – кое о чем я все же заставил тебя задуматься. Уже хорошо. Я бы сказал – первый шаг сделан.

* * *

Тощая, поджарая лошаденка неопределенной то ли чалой, то ли пегой масти неторопливо трусила по барханам, неуклюже выбрасывая в стороны задние ноги с широкими неподкованными копытами. На спине у этого отважного покорителя барханов восседал такой же тощий человечишка в грязном халате. Видно, он не был великим наездником, и забавно подпрыгивал в седле каждый раз, когда лошадь отрывала от земли задние копыта. В результате таких действий, всадник сильно кренился в седле и постоянно съезжал набок. В конце концов ему это надоело, он натянул поводья и смешной конек, скакнув еще пару раз, замер. Всадник сполз вниз и удачно опустился на свой собственный зад. Помянув Таната, он встал, потирая отбитое место, взглянул на небо, где оранжевое солнце уже заметно сместилось к западу и, покряхтев, снял с лошади переметные сумы. Конек совсем по-человечески облегченно фыркнул и взглянул на хозяина большими карими глазами, как бы испрашивая разрешения отдохнуть. Но хозяину было не до бедной скотины. Встав тут же, рядом со своим скакуном на колени, он торопливо выбросил из котомки какие-то тряпки, свертки, узорные платки, бархатные туфли и даже маленькую женскую шапочку с павлиньим пером и другие мелочи, столь же необходимые путнику в дальней дороге, как пятая нога лошади.

– Боги, не дайте свершится несправедливости, – бормотал он, разбрасывая по песку свою поклажу, что вернее всего была его добычей. – Ну наконец-то!

Путник вытащил из сумы и лихорадочно ощупал большой сверток, упакованный в козлиную кожу.

– Цел! – пробормотал он. – Боги хранят меня. Доберусь до Хорасана, щедро одарю храм Ахура-Мазды. Его рука со мной. Лишних денег у меня нет, но пять-шесть монет… или лучше три-четыре.

До сих пор не известно, умеют ли боги мстить, но то, что жадность им не по нраву – не вызывает никаких сомнений. Только что горизонт был чист и компанию путнику и его лошади мог составить лишь ветер, если бы захотел остановиться хоть на мгновение, но три точки, появившиеся внезапно, как из-под земли были явно не миражом, а чем-то куда более материальным. Они быстро приближались, точно гонимые этим самым ветром клубки травы, и скоро стало видно, что эти три точки – три всадника в таких же грязных халатах и тюрбанах, знававших лучшее время. Один из них, наполовину свесившись с седла, разглядывал четкий след широких неподкованных копыт.

Лошаденка путника всхрапнула, он встрепенулся, вскочил на ноги, оглядываясь вокруг, заметил всадников и, испустив душераздирающий вопль, метнулся было к пожиткам и принялся их лихорадочно запихивать назад в сумки, но тут же опомнился. Три всадника быстро и неумолимо приближались к нему. Человечек не медля взобрался на спину своего скакуна и что было сил ударил пятками ему в бока. Животное обиженно заржало и рвануло с места так стремительно, что сверток, который человечек зажимал под мышкой, выскользнул и упал в песок.

– Стой, скотина! – взвыл он и попытался натянуть повод, но у лошаденки было свое мнение на этот счет.

Прянув, что было сил, она птицей взлетела на очередной бархан и кубарем скатилась вниз, едва не переломав кости себе и седоку. Однако все обошлось. Увидев, что жертва убегает, трое прибавили рыси, но видно лошади их уступали неказистому на вид коньку удиравшего, и расстояние между ними быстро увеличивалось. Вскоре стало ясно, никого они не догонят, так что можно придержать коней и осмотреться.

Груду разноцветных шелковых тряпок, впопыхах брошенных владельцем, никто из троих подобрать не озаботился. Старший из них, могучий и рослый детина с лицом цвета хорошо прожаренного куска баранины лишь презрительно мазнул по ним безразличным взглядом и хотел было проехать мимо, но один из его напарников неожиданно остановил коня и спешился. Увидев, что привлекло внимание их товарища, оба всадника без излишней спешки, однако споро, последовали его примеру.