Тайная любовь княгини - Евгений Сухов

Овчина-Оболенский был в белом полушубке и на фоне свежевыпавшего снега напоминал небольшой сугроб. Он внимательно наблюдал за зайцами, которых в этот день было такое огромное количество, что они едва умещались на поляне. И казалось, что даже стрела, пущенная наугад, непременно отыщет себе мишень. Однако такое тесное соседство совсем не мешало зайцам беззаботно и весело резвиться, и они, играя в салочки, напоминали сельских отроков, которые бегают друг за другом, высоко подпрыгивая.

Иван Федорович уже присмотрел для себя добычу. Ею оказался огромный, в полтора аршина, заяц-тумак. Спина у него была темно-серая, и поэтому он ярче других выделялся на свежевыпавшем снегу. Когда тумак поднимался на задние лапы, навострив длинные уши, то напоминал незадачливого мужичонку, невесть каким образом попавшего на заячью свадьбу.

Конюший сжимал в руках лук, выполненный турецкими мастерами из буйвольего рога, и ласкал пальцами его золотые арабески. Когда-то он принадлежал янычарскому aгe. Находясь в посольстве в Москве, тот в знак особого расположения к великому князю оставил свое именное оружие. Престарелый воин, отведав хмельного русского хлебосола, разговорился и поведал, что пускал из него пернатые стрелы не только в сторону шляхетских крепостей, но и по русским детинцам.

Теперь лук мог угрожать только зайцам.

В самом центре поляны держался совсем молоденький помет. Это были листопадники, которые прозывались так потому, что появлялись на божий свет вместе с шорохом осыпающихся листьев, и огромный тумак среди глупого выводка казался многоопытным ветераном.

Все замирает зимой. Всякая тварь дожидается тепла, чтобы проклюнуться из-под снега и завопить в голос о своем праве ползать дальше.

Только воронам зима нипочем. В холодную пору они даже более говорливы, чем в весенний разгул, и сейчас летали над лесом огромной, шумно галдящей стаей.

Карканье вдруг усилилось, а потом вороны, совокупившись воедино, черной стрелой обрушились в самую середину поляны, где весело резвились листопадники.

— Ишь ты! — подивился конюший. — Зайчатины воронам захотелось.

— Верно, государь, — отозвался Шигона, — вороны всегда так. По одной-то боятся нападать. Заяц, хоть и малый, ногами силен — бывает, что при ударе до кишок разодрать может. А вместе вороны горазды и большего заклевать.

Оболенский видел, как взметнулся снег, как яростно вороны атаковали несмышленый выводок, как пронзительно убегал листопадник от налетающей на него вороны. И тут случилось то, чего ему видеть никогда не приходилось: огромный тумак бросился навстречу птице и, подпрыгнув, атаковал ее задними лапами. Удар был настолько сильным, что острые когти животного сумели пробить броню из перьев и ранили птицу в шею. Ворона упала на землю, беспомощно захлопала крыльями и, оставляя на белой снежной поверхности ослепительно-красный след, поползла на край поляны. Она еще раз попыталась взлететь, но удары крыльев становились все более вялыми, тело сделалось неподъемным, и, разметав снежную пыль по сторонам, птица дернулась и неуклюже зарылась клювом в сугроб.

Некоторое время вороны беспомощно кружились над неподвижным телом своей подруги, выписывая в посеревшем небе замысловатые петли, и в их громких голосах слышались отчаяние и тревога. А потом, когда растерянность прошла, они вновь собрались в единую стаю и взмыли высоко к серым тучам.

Листопадники уже успели позабыть про пережитый ужас, и, созерцая их удалые прыжки, трудно было поверить, что минуту назад они подверглись смертельной опасности.

Тумак в отличие от молодой поросли являл сдержанность и всем своим видом хотел показать, что такой подвиг для него обычное дело. Другие зайцы тоже уже успокоились и мирно пережевывали хрупкие ветки диких яблонь. Жаль было оставлять обжитую поляну.

Вороны вернулись с небес, подобно божьей каре.

Задрав голову кверху, Иван Федорович увидел, как небо, сгущаясь, почернело и превратилось в галдящую стаю. Птицы сделали круг над поляной, а потом решительно устремились к земле.

Среди многих зайцев невидимая десница отыскала именно тумака. От первого удара отважный самец перевернулся на спину и угрожающе задрал лапы. Отпрянула зловещая туча, а потом вновь опустилась на зайца.

Тумак умело отпрыгивал в сторону, петлял среди сугробов и, казалось, хотел измотать наседавшее воронье.

— В лес беги, дурень! В лес беги! — в голос кричал Оболенский, совсем позабыв о том, что сам подготовил для зайца стальную стрелу с тонким красным пером.

— В деревьях спасайся! — поддержал князя Поджогин.

Заяц будто внял человеческому гласу и, выбрасывая далеко вперед задние лапы, бросился наутек. Воронье устремилось за ним в погоню, но Иван Федорович знал, что стая разобьется и осядет, едва столкнется со стройным рядом елей.

До самой кромки луга зайцу оставалось немногим более десяти аршин. Он уже уверовал в спасение, даже на мгновение убавил ход и оглянулся, как бы посмеиваясь над отставшей стаей, но будто в возмездие за легкомыслие от нее отделился огромный серый ком и стал падать прямо на безалаберного тумака.

— Коршун! — воскликнул Оболенский почти в отчаянии.

Он не однажды наблюдал, как к вороньей стае, которая летела на вспаханное поле покормиться червями, примешивалось до нескольких пар коршунов. Иван Федорович знал, что хищнику потребуется всего какое-то мгновение, чтобы его распущенные когти-кинжалы сомкнулись на рыхлом тельце тумака.

Оболенский поднялся, двумя пальцами отжал тетиву и пустил стрелу. Оперенье очертило прямую красную линию и успокоилось в мускулистом теле коршуна.

Вздрогнув, птица почувствовала в груди неподъемный стальной наконечник. Она расправила крылья, пытаясь как-то справиться с этой тяжестью, но та неумолимо все тянула коршуна вниз, и, когда противиться уже не осталось более сил, хищник в последнем броске устремился на вершины елей. Конюший услышал звук ломаемых веток, а затем наступила тишина.

— Ловко ты его, князь, — подивился Шигона-Поджогин. — Одной стрелой.

Иван Федорович промолчал. Жаль ему стало красивую птицу, и он уже корил себя за меткость.

Поляна была пуста, будто привиделись зайцы. Но на снегу осталось множество следов и прибитая ворона.

— Видать, сегодня не будет охоты, ко дворцу надо поворачивать. Да и замерз я изрядно, пока за заячьими плясками подглядывал.

Шигона поднялся, накинул на конюшего тулуп.

— Плечи-то застудил, Иван Федорович, ты бы уж поберегся, — засеменил за князем верный холоп.

— Ничего, бабы меня наливкой отогреют. Эй, рынды, а вы чего поотстали? Оружие мое кто стряпать будет? Лук турецкий возьмите да про колчан не забудьте. Да не тащите его по земле — вещь именная, от самого янычарского аги досталась.

Елена Глинская с утра пересматривала свой гардероб.