Простые радости - Клэр Чемберс

переставала любить Марту, хоть и не надеялась с ней больше встретиться.

– Это жестокие слова.

– Она не хотела быть жестокой. Она сказала, что меня тоже любит, и я ей верю.

– А как же Маргарет? Гретхен никогда бы не сделала ничего во вред Маргарет, а это, конечно, принесет ей вред.

– Она утратила всякое благоразумие. Ее чувство к Марте затмило всё.

– Но людям постоянно приходится бороться со своими чувствами, – сказала Джин. – Разве не в этом смысл родительства – жертвовать своим счастьем ради счастья детей?

– Полагаю, она ответила бы, что делала это последние десять лет – и больше не может.

– Вы так здраво рассуждаете, Говард. Вы должны быть в ярости, бушевать и требовать, чтоб она вернулась домой.

– Я попробовал что-то в этом роде, – признался он. – Но трудно произносить речи перед человеком, который и так на коленях в слезах умоляет о прощении. Я чувствовал себя скотиной.

Представлять себе жалкую, умоляющую Гретхен было невыносимо.

– Перестаньте, – сказала она, испытывая совершенно непомерное чувство вины. – Это все моих рук дело. Я принесла в вашу жизнь хаос.

Она почувствовала мощную и иррациональную ненависть к Марте, к ее грязной кухоньке, ее потугам на искусство, ее алой помаде, ее интригам. И пока она созерцала обломки этого некогда счастливого брака, темный уголок ее души отметил, что сам Говард теперь свободен, если не по закону, то по крайней мере морально, и ее сердце подпрыгнуло от эгоистической радости.

– И в любом случае у Марты она не задержится. Это какие-то трущобы, – сказала она с несвойственным ей злорадством. Было невозможно представить себе, что чистюля Гретхен будет чувствовать себя как дома среди этого безобразия.

– Правда? – Говард изменился в лице, и Джин тут же пожалела о сказанном. Конечно, ему совсем не лестно, что от него уходят, невзирая на существенное ухудшение условий.

– Я просто не могу себе представить, что она там может быть счастлива, – добавила она неуклюже.

Небо темнело; они проезжали Биггин-Хилл, аэродром слева, по той же дороге, по которой много недель назад ехали к тете Эди, когда жизнь еще была прямолинейной. Казалось, что Говард готов ездить всю ночь, если она позволит.

– Я могу чем-нибудь помочь? Хоть чем-нибудь? – спросила она, ясно сознавая, что ее вмешательство в дела семьи Тилбери вряд ли может служить рекомендацией на роль помощника.

– Ей понадобятся деньги, – ответил Говард. – Мне неприятна мысль, что она окажется в бедственном положении или будет зависеть от… кого-то еще.

– Только вам такое приходит в голову.

– Вы не могли бы зайти к ней, передать ей денег и убедиться, что с ней все в порядке? Я знаю, что со мной она не захочет встречаться. У меня даже адреса нет.

– Конечно. Если вы считаете, что со мной она встретится.

– С кем-то ей придется встретиться. В субботу возвращается Маргарет. Ей надо сказать.

– Бедняжка Маргарет, – воскликнула Джин. – Как это все безысходно.

Говард остановил машину на обочине. В лужице света от уличного фонаря его лицо казалось бледным, даже восковым. Он достал жесткий белый конверт, надписанный с трогательной официальностью его аккуратным почерком “Миссис Г. Тилбери”, и протянул его Джин.

– Тут всего двадцать фунтов. Конечно, есть и еще, если ей будет нужно. Письма здесь нет… Даже начал писать, но…

– Я поеду к ней завтра же утром, – пообещала Джин.

– А как же ваша работа?

– Моя работа – это вы и Гретхен.

Дымоходы можно держать довольно чистыми от сажи, если по крайней мере раз в неделю жечь в очаге картофельные очистки, слегка посыпанные солью. Внутри трубы образуется глазурь, что предотвращает засорение.

23

– И что у нас с этой историей про Деву Марию? Она, кажется, тянется уже несколько месяцев. – Пока Джин объясняла нежелательные перипетии в истории Тилбери, Рой, поморщившись, подвинулся на своем вращающемся стуле. В выходные он вскапывал огород и потянул спину, и теперь боль усугубляла его недовольство.

– Пока ни один анализ не подтвердил наличие отца. Им сделали пересадку кожи и ждут, приживется ли.

– Эти доктора могли бы работать и побыстрее. Если бы пациентов лечили таким же неторопливым манером, они бы уже все наверняка перемерли.

– Я не знала, что это займет столько времени.

– Мы рассчитывали на историю про чудо, как раз под Рождество. Уже ноябрь, а мы так и не сдвинулись с места.

Он бросил ей пачку “Кэпстена”, и они немного посидели в тишине, восстанавливая силы, пока первая доза никотина делала свое дело.

– Все немного усложнилось. Миссис Тилбери… ушла.

Брови Роя взлетели.

– Нашла себе другого парня?

– Нет-нет, – сказала Джин радуясь, что пока не приходится врать.

Она благоговела перед Роем и ценила выше всех, с кем ей приходилось работать, но все равно должна была утаить подробности перебежки Гретхен от его острого взгляда журналиста. Он, в отличие от нее, не привязан к этой семье и вполне может ухватиться за пикантную новость. Она и помыслить не могла, чтобы подлинную историю таинственного появления Маргарет на свет заслонила скандальная секс-сенсация. Конечно, для Гретхен это будет чудовищно, но прежде всего она сочувствовала Говарду и Маргарет. Их она должна защитить любой ценой.

– Просто сейчас с ней сложнее связаться, но я уверена, что это временно.

– По-твоему, причина во всех этих расследованиях?

– Они наверняка сыграли свою роль. Это на моей совести.

– Ты не можешь винить себя в том, как все пошло. Она сама к нам обратилась. А слабое место есть в каждом браке.

– Наверное, ты прав. Но она так хорошо его скрывала. И теперь я спрашиваю себя, что еще она скрывает.

Такой парадокс: сексуальная ориентация Гретхен увеличивала вероятность того, что до Говарда у нее не было отношений с мужчинами, но при этом ее нечестность делала ее менее надежным свидетелем.

– Ясно. Думаешь, она всю дорогу водила нас за нос?

На столе зазвонил телефон, и он усмирил его, приподняв и опустив трубку.

– Я знаю только, что я уже не так ей доверяю, и все же ее правоту подтверждает один анализ за другим. – Она виновато улыбнулась.

– Тогда вперед, копай дальше. Время еще есть. И послушай старика, держи мужа на расстоянии, пока это все разворачивается. Недавно брошенные мужчины склонны искать утешения везде где только можно.

Джин почувствовала, как краснеет под его пристальным взглядом.

– Только не говори, что он уже…

– Нет-нет, ничего подобного, – с жаром сказала Джин, краснея все сильнее.

Он выразил облегчение, выпустив длинную струю дыма.

– Он самый благородный человек, какого только можно вообразить, – не считая тебя, конечно.

– Я рад это слышать. А то уж мне стало казаться, что ты неспроста так горячо участвуешь в этой