Злейший друг - Ирина Лобановская

Год назад она ему сказала… так решительно выпалила… слова сухие, как крекер… нуда, все обдумала… а что там было обдумывать?., они не могут быть вместе… не могут… никогда… ни при каких обстоятельствах…

Олег глянул молча: почему?…

А через почему… Через дни и месяцы их встреч… через слова и фразы… которые постоянно ломались, не склеивались… ничего не определяли и не решали ничего… Они жили в пустоте слов и фраз, создающих размытый фон, декорирующих то, что нельзя декорировать… Или можно?

— У нас нет будущего? — невозмутимо спросил Олег.

Две секунды на размышление…

— Оно есть всегда, но у нас вдвоем — нет, — пробормотала Ксения.

Тогда уже появился Глеб, и Ксения пленилась им, его влюбленностью, его преданностью… Знала, что не любит. А разве Сашку она любила? И разве много семей на земле строятся именно по любовному принципу? Когда так много других, не менее привлекательных, заманчивых постулатов: хочу замуж, хочу семью, хочу детей, что я, хуже других? Он такой милый, такой заботливый… он столько получает… в конце концов, пора утереть нос этой стерве… пусть знает, что она ему не нужна, что вовсе не одна на свете… что она там себе воображает?… Доказать, показать себя, выскочить на первое место, завоевать… Ради чего?… Чтобы просто завоевать? Какие призрачные, темные цели, какие нелепые, смешные потуги и претензии на что-то… На что? На имя замужней дамы? Имя… Все ради него… Кому оно нужно, это имя…

Ксения прожила неправильную жизнь, кривую, косую, изломанную. Потому что сама вся — изломанная. С молодости одна мысль — как понравиться сначала приемной комиссии, потом — преподавателю, потом — режиссеру… Вечное преподнесение самой себя… Как лучше, как изящнее, как убедительнее… покривляться перед всеми.

— Ну, положим… — удивился Олег. — Откуда у тебя вдруг взялись такие мысли?

И она сказала честно:

— Не знаю…

Честно? Нет, снова малость приврала. Догадывалась… И не хотела сама в себе ни в чем признаваться. Как обычно. Ударилась о его взгляд…

Она пыталась допытаться у Сашки — у нового Сашки или у того, которого она просто не знала, не хотела знать, — зачем он ездит к отцу Андрею. О чем они там разговаривают.

Сашка всякий раз ускользал от откровений.

— Поедем со мной, послушаешь, — однажды предложил он.

Ксения хотела поехать. Но очередные съемки, Олег… Выбралась она к отцу Андрею уже сама, одна, после развода и выхода за Глеба. Корявая цепочка событий, выкованная наспех, рукой новичка, вся в черных припоях…

Свеже-голубой храм — маковки хрупкие, тонкие, несмотря на округлость, и пронзительные — словно ждал кого-то, торжественно и убежденно.

Отец Андрей стоял на крыльце.

— Здравствуйте, — радостно сказал он Ксении, наспех повязывавшей косынку. — А я все думал-гадал: приедете или нет. По весне да по лету к нам дорога хорошая.

— Я… посоветоваться… — пробормотала Ксения.

Ее очень смущала обстановка вокруг: в чистом маленьком дворе толпились уходящие со службы прихожане, носились дети, прошел дьякон… И все они знали что-то такое, о чем Ксения не подозревала, не догадывалась. Иначе почему они здесь, зачем…

Женщины в платочках, цыплятами топчущиеся вокруг батюшки, сурово-критически, с нескрываемой неодобрительностью осматривали незнакомку. Не узнали — телевизор не смотрят, или платок изменил Ксению, или просто никто не предполагал увидеть ее здесь, ту самую, которую… Но ревновали они ее к батюшке и своей ревности не скрывали.

Грех, подумала Ксения. И одернула себя: «Ты о себе лучше думай… Не судите, да не судимы будете…» Но они знали то, чего она не знала. И их знание было — Истина. Истина — то, что есть…

Ей было неловко, неуютно. Все чужое, непонятное. И зачем она здесь? Ее просто швырнуло, метнуло утром в машину… и ветер рванулся в окна… и зашипела дорога… и понесла… куда и зачем? Что нужно ей? Что она ищет? Вразуми, Господи…

Отец Андрей заулыбался:

— Конечно, конечно… Прогуляемся до моего дома. Здесь неподалеку.

Они медленно двинулись по улице. Еородок с гордостью и неуверенностью носил свой статус, а потому чересчур торопливо и неаккуратно, как-то грубовато избавлялся от всего, что могло напомнить слово «поселок». Отсюда — безвкусные, топорные, грязные четырехэтажки, больше напоминавшие бараки, изрытый глубокими оспинами выбоин асфальт, жестко уничтоживший траву, дорожная колючая пыль, забивающая глаза… Прошипел замученный, слегка кособокий автобус, прогрохотал хамоватый КамАЗ…

— Я понял ваш взгляд, — сказал отец Андрей. — Ничего мы не можем сделать со своей паствой! Как ни твердим о несотворении кумира — творят! Женщины привязываются к своим батюшкам — эмоции берут верх. Александр недавно заезжал. Очень скорбит о случившемся… А Николай Сербский говорил, что скорбь — одно из самых частых проявлений любви. «Потому что во многой мудрости много печали: и кто умножает познания, умножает скорбь». Это из Книги Екклесиаста. Можно сказать проще: «Научись скорбеть, а блаженствовать — это и дурак умеет».

Начались цитаты, подумала Ксения. Старательно обошла взглядом батюшку. Пробубнила:

— У Шопенгауэра… его мой отец любит… написано, что никогда в своих действиях не стоит брать себе кого-то за образец, потому что положение, обстоятельства, отношения никогда не бывают одинаковыми, а различие характеров придает разную окраску и поступкам. Всегда следует поступать согласно собственной натуре. И когда двое делают одно и то же, то это не одно и то же.

Отец Андрей снова улыбнулся:

— Да, кумиры не нужны нигде. Мне рассказывала одна прихожанка-учительница, как стала девятиклассникам в начале каждого урока читать Блока, Пастернака, Есенина… Слушали с необычным вниманием. А потом подошли к ней на перемене и предложили: «Давайте не проходить Пушкина! Мы его и так каждый год читаем, надоело! Лучше Есенина!» Перекорм — опасное дело. Даже Пушкиным.

Быстрые, въедливые глаза отца Андрея… Дал же такие Господь человеку!

Часто вспоминала их Ксения, очень часто… И разговоры — особенно самый первый, — и пропыленный городишко, и канавы вокруг, и мятый асфальт, случайно прорезавший серой лентой землю и сам перепугавшийся своей дерзости…

А ты идешь, спотыкаешься, слушаешь… и думаешь, думаешь, думаешь… Думай, Ксения, думай, размышляй, перемешивай свои мысли, перетряхивай…

— А почему в церкви обычно больше женщин? — брякнула Ксения. — Вот как у вас сегодня на службе.

— Мужчина по природе своей тяготеет к рационализму и веру воспринимает практично — ему нужно обязательно понять ее, истолковать, — отозвался отец Андрей. — А женщины, повторюсь, — существа эмоциональные и часто неспособные объяснить свою веру. Да им это и не очень нужно. Они частенько выдают какие-то свои постулаты, далекие от Библии, зато пережитые и глубоко прочувствованные. И страсть начинается именно с эмоциональной привязанности, с хорошего, милого ощущения. Увидела жена, что дерево приятно для глаз и вожделенно, — так говорится в Библии о том, что предшествовало грехопадению. Женщины по природе своей более грешны, чем мужчины. Ева соблазнила Адама, а не он ее. Так что теперь просто все становится на свое место: женщины отмаливают свой первородный грех.