Два часа весны - Маша Брежнева

- Я не хочу помогать как друг! – он говорит так громко, что не будь этот район шумным, нас бы все слышали. – И парнем твоим прикидываться не хочу. Я, б****, люблю тебя!

Я. Люблю. Тебя.

Эти слова, которые мечтает услышать каждый человек, так болезненно дают в голову, словно кто-то открывал шампанское, а пробка прилетела в меня.

Ну нет же… Не может так быть!

Он знает всех моих тараканов поименно, он в курсе всех тупых ситуаций, что случались со мной, знает о всех косяках, что за мной водятся.

Да не может Влад меня любить! Любить… как девушку!

Боже. Нет. Пожалуйста, пусть это будет страшным сном.

- Я тебя люблю с самого начала, с тех самых времен, когда мы на свидания ходили. Тогда я…

- Ты сам сказал, что ничего не будет! – не выдерживаю, перебиваю его.

- Дай договорить! Я понял, что ничего взаимного не получится, и решил, что тебе будет проще, если я отступлю сам. Не придется меня отшивать.

- Влад! – хочу крикнуть, а получается лишь едва заметный шепот.

- Я не мог тебя потерять совсем, понимаешь? Думал, что если я останусь и буду всегда рядом, рано или поздно ты почувствуешь…

Я в панике закрываю лицо ладонями, уговаривая комок в горле исчезнуть, потому что нам надо договорить.

- И ты каждый раз слушал мои истории про новых поклонников, парней, как я их бросаю?..

- Я же надеялся, что однажды ты поймешь: мое плечо может быть не только дружеской жилеткой.

Я задираю голову к небу, пытаясь сделать так, чтобы слезы закатились обратно.

- Влад, ты мазохист. ДРУЖИТЬ с девушкой, которую любишь. Как ты мог?

- А что мне было делать?

Слезы все-таки выкатываются и тихими струйками бегут по щекам.

- Эй, не надо плакать, – тихо говорит Влад, подходит и совсем аккуратно обнимает, словно пробует, разрешу ли я это сделать.

Я-то разрешу, только зачем ему это? Получается, вся моя дружба ему лишь ножом по сердцу?

Черт. Да я бессердечная дура. Мне же было весело и круто рядом с ним.

А ему хоть головой об стену бейся от безысходности.

Все ведь думают, что в жизни Влад Крайнов – такой же дерзкий, как на площадке. Никто не знает, что на самом деле этот ласковый и добродушный плюшевый мишка живет в кошмаре, любя своего друга. Свою подругу. Идиотку. Меня, короче.

- Прости, – выдыхаю слова куда-то в район его плеча.

- За что? Нельзя извиняться за то, что не любишь. Мы ведь не выбираем, кого полюбить.

- Нет. Не за это. Я ничего не видела и не понимала полтора года. Полтора года, Влад! Я… Господи, как я могла! Почему ты раньше не сказал?

Он отходит и прислоняется спиной к стене заднего двора клуба.

- Каждый раз приходилось выбирать: или я скажу сегодня, и все закончится, или я буду по-прежнему рядом, только как друг.

- Я же не знала! Крайнов, ты понимаешь, я не знала! Я бы никогда не заставила тебя страдать, слышишь?

- Ты просто привыкла, что тебя все любят, Ди. Ты пользуешься этим. Прости, но это так. Будь ты чуть внимательнее к чувствам людей, ты бы поняла.

- То есть я законченная эгоистка? – повышаю голос. От попытки сгладить все привычной дружеской милотой мы переходим к тому, что начинаем ругаться.

Ну а что теперь сделаешь… Наступает конец, мы же оба понимаем. После слова «люблю» дружбы быть не может. Это дженга, из которой вытащили последнюю дощечку, удерживающую башню.

А теперь лишь пол, усыпанный деревянными кусочками нашего прошлого.

- Ты сама произнесла это вслух, Абрамова, – говорит Влад. – Прости, но иногда надо думать не только о себе.

- Ты любил меня такой, какой я была!

- Конечно. В человеке нельзя любить только пятьдесят процентов. Либо все, либо никак.

- Почему, Влад? Почему?

Вопрос не имеет смысла. Он обо всем, только ответить нельзя. Влад разворачивается спиной ко мне, лбом прижимаясь к холодной стене. Поднимает руки и начинает исступленно барабанить кулаками.

Больше всего на свете я надеюсь, что не сломала его тем, что сделала. Он был дорогим человеком и навсегда им останется, даже если мы больше никогда не будем общаться.

Влад опускает руки, хотя кулаки по-прежнему сжаты.

Владик, милый, если бы я его только могла что-то сделать…

- Уезжай, Ди, – говорит каким-то не своим голосом, разворачиваясь, но смотря мимо меня. – Уезжай, пожалуйста.

- У меня телефон не работает, – дрожащими губами отвечаю.

Друг, которого я больше не имею права так называть, достает свой и набирает адрес.

- Машина здесь рядом, сейчас развернется и подъедет, – продолжая не смотреть на меня, сообщает Влад.

Закусываю губы, чтобы хоть без слез попрощаться. Очень больно, если честно. Я не думала, что так бывает.

Через минуту слышу звук подъезжающей машины. Остаются какие-то секунды для прощания.

- Влад…

Я хочу подойти к нему. Несмотря на все это, попрощаться по-настоящему мы заслуживаем.

- Прости, пожалуйста, если сможешь.

- Не за что прощать, Ди.

- Нет, есть.

- Садись в такси.

Я поднимаю глаза на него. Все-таки рядом с этой шпалой приходится стоять с запрокинутой головой.

- Ты обязательно будешь счастлив, Владос, – говорю так тихо, словно пытаюсь убедить и его, и саму себя.

Он быстро наклоняется, обнимая мои плечи, и осторожно целует в лоб. Черт, я сейчас разревусь, как ребенок годовалый.

- А теперь я прошу тебя, Абрамова, прекрати уже эту пытку.

Киваю, не в силах что-либо сказать, и бегу к машине.

Только там, на заднем сиденье, я позволяю себе реветь столько, сколько хочется.

И потом, рядом с девочками, я реву, не останавливаясь, пока меня пытаются успокоить.

Лишь новое утро, когда я встаю с щелочками вместо глаз и огромными мешками под ними, заставляет меня двигаться дальше, даже если в чьей-то жизни после себя я оставила выжженное поле, политое дождем из собственных слез.

Я надеюсь, что когда-нибудь он простит меня за нелюбовь…

Стефан

Маленькая зараза.

Вот как можно вести себя подобным образом?

Я отпустил ее в клуб без особых переживаний, как ей кажется. На самом деле, я все равно нервничал. Просто доверился тому, что своих друзей она знает дольше, чем меня. Надеялся, что эти ребята присмотрят за ней, если что.