Катали мы ваше солнце - Евгений Лукин

Запала тишина. Прикипев к скамьям, все в изумлении драли глаза на Завида Хотеныча.

– Да мы же еще ничего не приговорили!.. – страшно прохрипел Родислав Бутыч, метнув на край стола стиснутые сухие кулаки. – Своевольничаешь?..

– И еще одно… – Как бы не услышав главного розмысла, Завид Хотеныч повернулся к Люту Незнамычу. – Гонец сюда скакал с твоего участка, так я его вернул… Сам передам, нечего ему зря туда-сюда носиться… – Тут Завид Хотеныч приостановился и оделил Родислава Бутыча иным взглядом – подольше, попристальней. – Найден в желобе раздавленный храбр, из-за которого солнышко изо рва и выскочило… Проник он под землю через вытяжной лаз. А подле того лаза поймали стреноженного коня… По коню и узнали, кто это был. Ахтак из дружины Всеволока. Вот так-то, Родислав Бутыч… Ищешь ты во всем греческие да теплынские козни, а козни-то, выходит, сволочанские…

Серебряная греческая денежка была слепая, боковой очерк личика почти стерся, и тем не менее наверху за одну такую вот денежку долгонько бы пришлось горб ломать. Лошадку на нее в слободе, положим, не купишь, а вот овечку – за милую душу, да еще и скажут, что переплатила. Особливо теперь, после указа, когда берендейки, по слухам, обесценились вконец – полено и полено…

Чернава вздохнула и отправила тусклую монету в ларец, где уже сияла горстка серебра, полученного намедни от Перенеги – за порчу. Упрятала нажитое в сундук и устремила взор на точеные идольцы, расставленные торчмя вдоль стены. Это ей Малуша присоветовала: попадется куколка покрасивше – ты-де ее, Чернава, прибери, грекам потом продашь… Греки, они до узорчатого дерева куда как падки! Сами-то, вишь, не режут – все больше по камню да по железу работают…

Добрый совет, ничего не скажешь. Скрала на раскладке с пяток идольцев – вот и денежка… Куда ее только девать?..

И Чернава оглядела с тоской голые стены клетушки. Ничего… Оттерпимся – и мы люди будем… Зря, что ли, розмыслиха то и дело наверх кличет?.. Того сглазь, этого очаруй… Да вот не далее как вчера гадала ей Чернава в Навьих Кущах, ну и заодно на муженька своего намекнула… Не впрямую, понятно, а опять-таки ворожа: с черным, дескать, в лес не ходи, рыжему пальца в рот не клади, лысому не верь, с кудрявым не вяжись, а вот невзрачного да смышленого – привечай…

Не потому ли Завид Хотеныч весь день Кудыку с собой таскает?..

В латаную дверь стукнули, и Чернава, тряхнув головой, пошла открывать. На пороге, колеблясь, как белье на ветерке, стоял пьяненький десятник Мураш.

– К-кудыка… н-не вернулся ли?..

Чернава только руками всплеснула.

– Мураш Нездилыч! Болезный!.. Да на тебя уж и смотреть дымно! Промотался, чай, на голую кость?..

Тот назидательно поднял нетвердый перст.

– Знать н-не всех еще чертей выслепил… – объяснил он и чванно поджал губы. Очень был доволен собой.

Чернава втащила его в клеть, пока не случилось поблизости Завида Хотеныча, плюхнула пьяницу задом на лавку и, откинув крышку выкопанного вопреки запрету погребца, достала горшок с хитрой снедью, именуемой «похмелье». Режешь ломтиками холодную баранину, мешаешь с мелко искрошенными огурцами, рассолом, уксусом и перцем. Оплетешь ложек пять – глаза на лоб взбегут, зато хмель тут же отшибет…

После пятой ложки Мураш отпихнул горшок и пригорюнился. Чернава глядела на него и сокрушенно качала головой.

– Ох, десятник… Смотри! Достанется тебе от Малуши…

– А уже досталось!.. – Мураш лихо, как в пляске, повел широко раскинутыми руками. – Спасибо те, м-мила, что ты меня б-била!..

Попробовал хлопнуть себя по колену, но промахнулся и чуть не слетел с лавки на пол. Во лбу Мураша алел тисненый полумесяц – след от сковородника.

– Или сотник увидит, – сурово примолвила Чернава. – Вот донесет розмыслу – что будешь делать? Завид Хотеныч долго с тобой толковать не станет… Разжалует да укатает на золу!..

Мураш вдруг замотал головушкой, зубками захрустел.

– С-сотник?.. – хрипло выговорил он. – Варяжское отродье твой сотник!.. Кого ни пощупай из начальства – либо варяг, либо грек… Жизни от них уже нет простому берендею…

– Да какой же он варяг? – удивилась Чернава. – Нажир, да еще и Бранятич!..

– В-варяг… – упрямо стоял на своем хмельной десятник. – Раз гнида – значит, в-варяг… Или грек… Так и роет под меня, так и копает… У, вошь белобрысая!..

– Закусывай давай! – приказала Чернава. – А то, глядишь, не ровен час Кудыка вернется да невесть что о нас с тобой подумает… Это он на работе такой тихий, а дома и зарезать может…

Мураш вскинулся и уставил на Чернаву мутные глазыньки.

– Кудыка – берендей, – убежденно выговорил он. – Эт-то всем берендеям берендей… Кудыку – люблю… А варягов – н-ненавижу… И сволочан – н-ненавижу… Они отечество наше варягам продают…

Чернава начинала уже тревожиться всерьез. Выставить Мураша за дверь она не решалась: все-таки десятник – какое-никакое, а начальство… Да и нельзя его в таком виде отпускать… А уложить на лавке в клети – и впрямь Кудыка осерчает, хоть и тихий… Зарезать, может быть, и не зарежет, а прибить – прибьет… А уж Малуша!.. Этой только лучину к ноздре поднеси!..

– Сейчас я тебе, Кудыка, все растолкую… – Мураш приложил к устам пьяный негнущийся перст и, опасливо поворочал очами.

Чернава обернулась, чуть не выронив при этом горшок и ложку. Однако дверь была по-прежнему закрыта. Видно, Кудыка просто мерещился десятнику.

– З-заткни рот рукавицей… Н-не перебивай… И накрепко себе заруби: раньше на земле жили сплошь одни берендеи… Уразумел? Больше никого… Одни берендеи… Золотой век был, смекаешь?.. А потом – выродились… некоторые… Варягами стали, греками… Нам-то, Кудыка, внушают, что это мы от них отложились, а на самом деле – они от нас… И язык нарочно исковеркали… Назло настоящим берендеям… чтобы мы их понять не могли…

Чернава стояла посреди клети, держа в левой руке горшок с «похмельем», в правой – ложку, и оторопело слушала Мураша. Слова из него сыпались наперебой, всмятку.

– Все вокруг выродки, а мы с тобой, Кудыка, – берендеи, – проникновенно внушал десятник. – Сволочане тоже выродки, не лучше варягов… А настоящие берендеи – одни теплынцы…

– А что ж эти выродки лучше нас живут? – не выдержала Чернава. – И солнышко у них пожарче, и дни подольше… Чуть что не можем сделать – либо к варягам бежим на поклон, либо к грекам!

– Вер-рна! – сказал Мураш, округляя глаза. – Правильно, Кудыка, подметил… На поклон!.. А я тебя спрошу: кто нами правит?.. А?.. Не знаешь? Тогда отвечу… Выродки и правят. У царя Берендея мать варяжка, смекаешь?.. Стало быть, сын его Всеволок на целую четверть варяг…

– А Столпосвят?

– А вот Столпосвята не замай!.. Столпосвят – подлинный берендей. Он вообще не от батюшки своего, не от царя… Он, сказывают, от воеводы Полкана… Пошалила царица, сшутила шутку… А славный был воевода, не ной его косточка в сырой земле… Не зря, чай, Удатым прозвали. Там, говорят, уд был – с идольца резного… – Тут Мураш умолк и мучительно сморщился, что-то, видать, вспоминая. Вспомнив, вскинулся, выпучил глаза. – Слышь, Кудыка!.. – тревожно позвал он. – Я к тебе чего пришел-то… Наладчики промеж собой толкуют, будто розмысла нашего смещать собираются…