Босс скучает - Татьяна Тэя

Только бы он перестал трогать меня. Только бы не переставал…

Ощущения, как всегда, на контрасте противоположностей.

— Я ни от кого не… — снова пытаюсь отрицать очевидное.

— Врунишка, — усмехается Герман, а затем наклоняет голову.

Мои глаза потрясённо распахиваются, потому что я ничего не вижу, кроме лица Германа: его чувственных улыбающихся губ. Он загородил собой остальной мир.

— Ещё и боишься, — добавляет он и привлекает меня к себе.

Послушная в его руках, я совсем не сопротивляюсь. Лишь закрываю глаза, когда наши губы соприкасаются. Ничего не слышу — стук собственного сердца, эхом отзывающийся в голове, глушит все прочие звуки. Однако сдавленный стон Германа пробивается сквозь преграду. Его язык хозяйничает в моём рту, а руки перемещаются с лица на талию, спину, грудь, плечи и обратно. Он будто пытается обнять меня всю, и я понимаю, что сама вцепилась в полы его пиджака мёртвой хваткой. Не хочу, чтобы он прекращал.

— Я хочу тебя, — шепчет Герман, и внизу живота поселяется приятное тепло, будто тело вперёд меня предвкушает последствия его слов. — Я не обижу.

Мы снова целуемся, и протяни он мне руку сейчас, я бы без промедления её приняла.

Наверное… Какая-то часть меня всё ещё сомневается в здравости подобного действия.

Но Герман первым приходит в себя. Отстраняется с таким видом, будто это решение далось ему непросто. Или он сболтнул лишнего.

— Сегодня уже лучше, — внезапно заявляет он.

— Сегодня уже лучше? — потрясённо повторяю я, всё ещё ошеломлённая силой его поцелуя.

К этому поддразнивающему Герману я также не привыкла.

— Как минимум, ты не пытаешься сбежать, — жмёт он плечами, а после предлагает: — Тебя подвезти? Мне потом домой заскочить и в аэропорт, — делится своими планами.

Он отходит за пиджаком обратно к столу и мне вмиг становится холодно. Так бывает, когда не понимаешь, что же будет дальше. Общение с Островским, как езда на американских горках. Он, вроде, и берёт меня за руку, но, проехав крутой вираж, тут же отпускает.

— Снова улетаешь?

— Да, — кивает Герман без лишних пояснений, но всё ещё ожидает моего ответа.

Я отрицательно качаю головой и с некоторой досадой осознаю, что продолжения не будет.

По крайней мере, не сегодня.

Утром в субботу меня будит нервная трель телефона. Я уж думаю, что это опять Герман со своими сверх срочными поручениями, но нет. Видимо, для поручений у него теперь Скорая. К лучшему, скорее всего.

Вглядываюсь в имя абонента. Ох, это ж моя студенческая подруга. Не могу сказать, что не ожидала её звонка. Но не так быстро, уж точно.

— Ань? Привет, — сиплю в трубку, всё ещё не до конца проснувшись.

Весь вечер пятницы изводила себя навязчивыми фантазиями, а на утро у меня тяжёлая голова. Пыталась анализировать поведение Островского. Но это дохлый номер. И теперь, когда он от слов перешёл к поцелуям, всё стало ещё запутаннее и непонятнее.

— Привет! — в голосе Анюты проскальзывают короткие истерические нотки. — Варь, Серёжа объявился.

— Серёжа? Мелёхин что ли?

Ныряю глубже под одеяло, потому что в комнате прохладно. Видимо, я не до конца прикрыла окно вчера, когда пыталась остудить голову от жарких откровенных картин с участием Островского.

— Да! И не сказать, что я этому очень рада. Ты случайно не в курсе, чего это он в Нижний припереться собирается?

— Погоди, он приехал к тебе?

— Ещё нет! — практически выкрикивает Аня и чуть тише добавляет: — Но сказал, что мы скоро увидимся. Разговор у него ко мне есть. Какой разговор, Варь?

— Он что-то про меня говорил?

— Нет, — в голосе подруги уже неприкрытое подозрение. — А должен был?

Пару секунд слушаю сердитое сипение в трубке.

— Прости, — бормочу я, думая, что, наверное, не имела права вмешиваться в чужую личную жизнь, но как всегда, импульс оказался сильнее разума. — Мы тут с ним виделись, и я…

— Ты, что, ему всё рассказала? — Анька перебивает в ужасе.

— Да нет-нет, спокойно, — уже сажусь на кровати, наплевав на холод.

Когда я поспешно уезжала из Нижнего в Москву, где меня ожидали глобальные перемены, у Ани в жизни всё налаживалось семимильными шагами. На черта я заговорила с Мелёхиным? Намёками швырялась? Впервые думаю, что Аня спасибо мне не скажет, если её тихий устоявшийся мир, который она так долго выстраивала по кирпичикам, всколыхнётся с появлением Сергея.

— Если рассказывать, то это должна ты. А мы… поговорили просто, и я… ну…

— Ну? — давит она.

Сдаюсь и передаю наш диалог с Серым.

— Варь, ты влезла туда, куда не просят, — холодно отвечает Аня, я такого тона в жизни от неё не слышала.

— Опять я куда-то влезла, да что ж такое! — мне становится обидно, и следующие слова я кидаю бездумно. — Иногда нужно просто поговорить, а не стоять, изображая двух упрямых баранов. Потом я решила, что так лучше.

— Кому лучше-то? — ноет Анька, и отчасти я могу её понять.

Мы ведь с Германом сами такие. Ходим вокруг да около, когда уже давно могли прояснить прошлое и обсудить всё, не позволяя недомолвкам и больному воображению додумывать ситуацию за нас. Наделяя скрытым смыслом то, что его не несёт.

— Считай, что тебе, — отвечаю спокойно. — Гордость и обида не позволяют тебе сделать первый шаг.

— Варь, я уже его делала, ты же в курсе. А сейчас… всё стало ещё сложнее.

После разговора с Аней у меня неприятное послевкусие. Знаю, что вмешиваться в отношения между бывшими не лучшая идея, но и остаться в стороне я тоже не могла. Пусть лучше поговорят сейчас, а то могут пройти годы до их следующего разговора или встречи. Они всё-таки живут в разных городах. Теперь. Да и Серёжа имеет право знать, какие последствия имела одна единственная совместная ночь в их жизни.

Весь день я провожу дома. Никуда не хочется идти. Декабрь подкрадывается незаметно, а вместе с ним и сумрачные ранние вечера. Можно было бы позвонить Рите, зависнуть в каком-нибудь ресторане или клубе, найти приключений на пятую точку. Но желания нет…

В «Шляпу» прогуляться? Так там всё теперь напоминает о Германе. Да, навряд ли, я его там встречу. Он ведь опять улетел. Наверное, снова в столицу. И, наверное, снова не по делам фирмы.

По личным?

Что за личные дела у него? А главное — с кем?

Пытаюсь напомнить себе, что меня это не касается. Но тщетно. Тонкая острая игла ревности уже начинает жалить прямо в сердце.

Ой, опасный признак.