Башня одиночества - Валерио Массимо Манфреди

— Самое позднее — послезавтра.

— Я не могу. Я не успею… собраться.

— Не нужно ничего собирать. Все уже готово, даже ваш багаж. Все детали путешествия устроены. Сегодня же вечером ваш секретарь принесет вам билет и деньги, которые могут вам понадобиться.

Падре Хоган на минуту задумался.

— Ну хорошо, я поеду. На который час назначен отъезд?

— На десять вечера. А теперь будьте добры, выслушайте меня: человек, о котором я вам только что сказал, — это офицер, дезертировавший из Иностранного легиона, известный под именем Сельзник. Десять лет назад он тесно сотрудничал с Десмондом Гарретом в его исследованиях юго-восточного квадрата Сахары, но через какое-то время эти двое стали заклятыми врагами и даже устроили беспощадную дуэль на саблях, после которой у Сельзника осталась незаживающая рана на правом боку, усугубляющая его ненависть. Дело в том, что истинная личность Сельзника никому не известна. Кроме нас. В этом запечатанном конверте, который я вам даю, написано все, что мы о нем знаем. Вы сможете по необходимости частями сообщать им эти сведения, но только получив нужную нам поддержку. Сегодня же вечером личный врач папы сделает вам прививки от основных тропических болезней, однако, надеюсь, в этом нет необходимости: пустыня — одно из самых чистых мест на земле. Я приду попрощаться с вами перед отъездом.

Падре Хоган вернулся в свой кабинет и набрал секретный номер.

— Это падре Хоган, я звоню из Ватикана и хотел бы поговорить с синьором маркизом.

— Мне жаль, падре, — ответил мужской голос, — но синьор маркиз в данный момент занят.

— Передайте ему, что я звонил и мне совершенно необходимо переговорить с ним завтра лично и строго секретно. Я подожду его ответа у телефона.

Прошло несколько минут, и тот же голос произнес:

— Синьор маркиз примет вас завтра в семь часов вечера.

Следующим вечером падре Хоган, переодевшись в мирское платье, взял напрокат машину, отправился в один из самых изысканных кварталов города и вышел у особняка восемнадцатого века, возле которого стоял швейцар в форме. Он поднялся на третий этаж и остановился у двери из темного ореха без какой-либо надписи. Позвонив, он услышал звук приближающихся шагов, и мажордом в черном фраке и белых перчатках знаком попросил его следовать за собой.

— Синьор маркиз ждет вас, ваше преосвященство, пойдемте, я покажу вам дорогу.

Он усадил его в большом кабинете с паркетным полом и ореховыми шкафами до самого потолка, полными древних и современных книг. Возле окна находился письменный стол, тоже ореховый, массивный, с лампой в стиле модерн в виде полуобнаженной нимфы, поддерживающей абажур из матового зеленого стекла. В этой большой комнате пахло пчелиным воском и не было даже намека на сложные технические устройства, прославившие на весь мир великого хозяина этого жилища. Возле стола стоял античный глобус, а на стене за спинкой кресла висела планисфера фра Мауро.

Гульельмо Маркони появился через несколько минут, войдя через боковую дверь.

— Я рад вас видеть, — сказал он. — Я был уверен, что вы позвоните. В противном случае я сам позвонил бы вам.

— Синьор Маркони, — начал падре Хоган, — я скоро уеду в пустыню Сахара с построенным вами прибором.

— Я знаю, — ответил Маркони. — Когда вы отправляетесь?

— Завтра. Но прежде я должен найти ответы на кое-какие вопросы, не дающие мне покоя. Некоторые из них напрямую касаются вас.

Маркони кивнул. Лицо его не выдавало ни тени волнения.

— Слушаю вас.

— Год назад падре Бони обратился ко мне за помощью в исследовании, представлявшем, по его словам, огромный интерес и исключительное значение. Я с воодушевлением принял его предложение, оставив преподавание в Университете Корка. А теперь я стал пленником кошмара, участником эксперимента, ни результатов, ни последствий которого не могу предвидеть.

— Думаю, мне понятны ваши чувства, — проговорил Маркони.

— Когда мы попрощались с вами той ночью, возле Ватиканской обсерватории, вы посоветовали мне быть осторожным, помните?

— Да, отлично помню.

— А почему?

— Потому что падре Бони так и не рассказал мне, каким образом предвидел появление этого сигнала, и не сообщил, что собирается делать потом.

— И тем не менее вы работали на падре Бони в строжайшей тайне и создали свой аппарат будущего. Чего вы ждете взамен своего молчания?

— Ничего. Иногда для ученого нет иного вознаграждения, кроме результатов его работы.

— Но вы знаете, что хочет получить падре Бони от этого предприятия? Вы в курсе, как мы используем ваши изобретения?

— Это не составляет для меня проблемы. Падре Бони — священник, и вы тоже.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Я знаю, что мы получаем сигнал из космоса и в этом сигнале содержится разумное послание от стремительно приближающегося к нам источника. Мы с падре Бони заключили договор.

— Вы можете открыть мне его суть?

— У меня нет причин скрывать ее от вас. Падре Бони обещал мне поделиться содержанием этого послания, когда получит его.

— Техника в обмен на знание.

— По сути, да.

— А теперь я должен уехать, чтобы через двадцать восемь дней оказаться в определенном месте… в месте, где передатчик сосредоточит окончательный поток информации.

— Я так и думал, что эта задача выпадет вам. И поэтому тоже советовал вам быть осторожным.

— А что может случиться?

— Этого никто не знает…

— Падре Бони сказал мне, что аппарат, который я увезу с собой в то место в пустыне, способен записать послание на носитель, способный сохранить его… Это верно?

Ученый молча кивнул, и падре Хоган заметил, что по виску его стекает маленькая капля пота, как и в ту ночь в обсерватории, когда он слушал проникающий из космоса сигнал.

— Можете рассчитывать на меня, Хоган, — проговорил он наконец. — Делайте то, что от вас требуется, а потом приходите. Понимаете? Приходите ко мне. Прежде чем вернуться в Ватикан.

— Я так и сделаю.

Они направились к выходу, и перед тем как открыть дверь, Маркони протянул ему руку.

— Удачи, — сказал он и долго смотрел вслед, пока тот пускался по лестнице, исчезнув в темноте вестибюля.

Филипп смертельно устал, но продолжал рассказывать, восстанавливая во всех подробностях свое путешествие из Рима в Неаполь — как он нашел дом Авла Випина, о своей встрече за воротами Баб-эль-Авы и происшествиях в Алеппо и Пальмире.

— А это седьмая могила, отец. В папирусе памятник описывается как цилиндр, увенчанный Пегасом. Увидев ту девушку и рассмотрев украшение у нее на шее, я подумал, что, возможно, это изображение седьмой могилы… Я знаю, невероятное совпадение. Но как иначе истолковать подобную вещицу? Посмотри, мне кажется, сомнений быть не может: цилиндр, увенчанный Пегасом.