Закулисный роман - Ольга Карпович

– Забудем прошлое, дорогая моя. Я всегда буду любить вас. Останемся друзьями.

– Конечно, Лиля, конечно, – поспешно заверила Лялечка.

Лиля, раскинув руки, набросилась на Лялю и прижала к своему пышному бюсту, лишив на секунду возможности дышать.

– Милая моя, милая, – горячо прошептала она ей в ухо.

На Лялечкино счастье, своей вихляющей походкой к ним подошла Лилина новая пассия. Женщины удалились, взявшись за руки. А Ляле показалось вдруг крайне нереальным, что подобная буффонада могла стать частью ее жизни на долгие годы.

Лялечка, в свою очередь, вытащила из толпы, скопившейся возле сцены, когда-то так безжалостно выгнанного ею мужа, интеллигента в третьем поколении, и в полном победительном великолепии, пребывая в отличнейшем расположении тела и духа, отбыла с ним на банкет.

Майя хотела стать актрисой с самого детства. Началось все с утренника в детском саду, где ей, вручив пронафталиненный лисий хвост и меховые уши, доверили роль главной злодейки в новогодней сказке. Уже тогда, после представления, оттирая в туалете нарисованные на щеках усы, Майя решила, что этим и будет заниматься, когда вырастет: переодеваться в кого-то другого, раскрашивать лицо, выходить к зрителям и разыгрывать перед ними сказку.

В школе над ней посмеивались. Длинная, тощая, очкастая Майя успехом у мальчиков не пользовалась. Но пока о ее мечте никто не знал, еще можно было жить. Совсем невмоготу стало в тот день, когда их классная руководительница, по прозвищу Амеба, выдумала новое развлечение.

– Дорогие ребята, – объявила она, вытягивая вперед иссохшую шею с двумя набрякшими жилами, – сейчас мы с вами будем писать письма в будущее. Я раздам вам маленькие листочки, а вы напишите, кем видите себя через десять лет. Я вам обещаю, что буду хранить эти листочки у себя в кабинете, а когда пройдет десять лет, мы все соберемся и прочтем, сбылись ли ваши ожидания.

Затея показалась ребятам забавной. Всерьез к ней мало кто отнесся, в основном писали: «Я – олигарх» или «Я – президент Америки». Но Майя почему-то написала честно: «Хочу быть известной драматической актрисой». Не могла же она предугадать, что Валерка Лебедев, подкравшись, выхватит ее листочек и заорет на весь класс:

– Пацаны, глядите! Патрушева-то хочет стать актрисой! Мерилин Монро наша!

Класс грохнул. Посыпались насмешки:

– Майка, а моделью не хочешь? А? Красота ты наша неописуемая!

– Да ты в объектив-то не влезешь, дылда, как тебя снимать?

Амеба скрипела:

– Ребята, ребята, это нехорошо. Нельзя смеяться над чужими мечтами, даже если они вам кажутся самонадеянными.

Майя сидела, согнувшись над партой, изо всех сил стараясь делать вид, что не слышит насмешек, что все это происходит не с ней. «А я все равно буду актрисой, – твердила она себе, до боли кусая губы. – Буду, буду, буду – и все!»

К семнадцати годам Майя неожиданно сделалась красавицей. Оказалось, что если перестать сутулиться, стесняясь своего роста, очки заменить на линзы, а длинные, пшеничного цвета волосы выпустить из косы, то из унылого подростка превращаешься в юную, стройную и воздушную нимфу. Тут и остальные заметили, что глаза у Майи огромные, травянисто-зеленые, брови вразлет, верхняя губа капризно вырезана сердечком, а легкие, чуть вьющиеся пшеничные волосы достают до поясницы.

Одноклассники уже не потешались над ней. И недавний враг Лебедев теперь все норовил подобраться поближе, сесть за Майкину парту и как бы невзначай тереться коленкой о коленку. Но Майе все это было неинтересно – она уже ходила в районную театральную студию. Там и проходила ее настоящая жизнь.

* * *

В театральной студии с ними занимался молодой преподаватель, Костя Панкратов, только что закончивший воронежское театральное училище. Амбициозному выпускнику не повезло: в этом сезоне ни в один столичный театр его не взяли. Пришлось браться за молодняк, учить их тем нехитрым приемам, что самому удалось вынести из воронежской альма-матер.

Учеников, большую часть которых составляли девушки, мечтавшие стать кинозвездами, он учил правильно говорить. Не картавить, избавляться от говора. Красиво ходить, не вжимая испуганно голову в плечи при каждом его окрике. Они заучивали басни, разыгрывали их по ролям.

Иногда Костя ставил им сценический бой, фехтование, преподавал навык двигаться в сценическом пространстве.

Майе занятия ужасно нравились, она с нетерпением ждала, когда же препод начнет ставить с ними серьезную, «взрослую» пьесу.

Майя не сомневалась, что именно ей достанется главная роль. Костя давно выделял ее из всей группы, хвалил ее этюды, говорил, что у Майи от природы поставленный и звучный голос. Кроме того, она была самая красивая из девчонок, и даже увлеченные собой ее одногруппники, парни, тоже мечтающие о вселенской славе, хотели исполнять простенькие сценки именно с ней. Майя окончательно убедилась, что рождена для сцены и что ее будущее уже сложилось – там будет море главных ролей, цветов и поклонников.

Выпускные экзамены Майя сдала кое-как. Какое дело было ей теперь до школы, когда вся жизнь была там, в студии. Именно там все было настоящее, хоть и фальшивое, и чувства самые искренние, хоть и сыгранные, и люди самые красивые, хоть и загримированные.

Майя избавилась от школы, как от надоевшей поденщины, просто списала ее со счетов – вместе с уроками, отметками, учителями, одноклассниками и приставалой Лебедевым. Все мысли ее теперь были только о поступлении в театральный вуз. Но его – то есть поступления – не случилось. Потому что в студию на репетицию явился знаменитый театральный режиссер Войцеховский.

Майя хорошо запомнила тот день. Они репетировали «Утиную охоту», ей предстояла главная роль Галины, как она и предполагала. Майя специально скрутила волосы на затылке и нацепила давно уже пылившиеся без дела очки, пытаясь казаться старше своих семнадцати лет. Костя Панкратов явился на репетицию весь взмыленный, возбужденный.

– Слушайте сюда, зайцы, – объявил он, собрав всех своих подопечных за кулисами. – Сегодня на занятие придет сам Войцеховский, знаменитый режиссер, между прочим. Смотрите мне, чтоб все играли на пределе человеческих возможностей. Чтоб душу мне выложили на сцене, ферштейн? Кто будет халтурить, лично придушу вот этими самыми руками.

И все засмеялись, потому что представить себе, как добродушный и ленивый Костя Панкратов кого-то душит, было немыслимо.

Майе, впрочем, не нужно было особых причин, чтобы выкладываться на сцене полностью. Даже если бы никого не было в зале, она бы все равно работала на износ. Когда она кричала глубоким, срывающимся голосом мальчишке, играющему Зилова: «Забыл! Ты все забыл!» – ей и саму себя становилось жалко до слез. Она словно и в самом деле становилась замученной женщиной с неудавшейся личной жизнью, до боли влюбленной в своего непутевого, безалаберного изменщика-мужа. Она краем глаза увидела, что в зале, рядом с Панкратовым, сидит какой-то пожилой дядька в темном пиджаке, надетом поверх тонкого свитера, седой и какой-то всклокоченный, и тут же забыла о нем.