Загадки старинных кладов - Александр Косарев

В конце ноября 2009-го г. на мой почтовый адрес пришло письмо из Санкт-Петербурга. Совершенно незнакомый мне господин П. предлагал осуществить совместные действия по розыску весьма крупного и довольно-таки ценного захоронения, о котором я среди прочих историй написал в одной из своих книг. Я, разумеется, ответил в том духе, что ближе к лету будет виднее, и отправил ответ в тот же день, в общем-то не особо рассчитывая еще раз увидеть перед собой адрес незнакомца.

Но он написал вновь, видимо всерьез намереваясь укрепить заочное знакомство. И вскоре мне стало понятно, что его волнуют не столько будущие совместные походы, сколько другое, более старое дело, которому он ранее явно посвятил довольно-таки значительное время. Вот как он написал о нем:

"Несколько лет назад я работал в архивах Минска, Смоленска, Москвы. В СПб. (Санкт-Петербургском) архиве нашел дело о двух бочонках монет у г. Красного. Известно ли оно Вам? Несколько поездок туда не дали результата, хотя на старых картах я нашел это место и определил его на месте точно. Тем более что остаюсь дорога, речка, где была мельница, все точно…"

Никакой такой "бочечной" истории, произошедшей именно вблизи г. Красный, я не знал, но, прекрасно понимая, что человек деликатно обращается ко мне за помощью, или как минимум за консультацией, осторожно выразился, что причин, по которым он не отыскал вожделенные бочонки, могло быть всего две.

— Первая причина, — утверждал я в следующем письме, — может заключаться в том, что Ваш поисковый прибор просто не может вытянуть электронный сигнал от слишком глубоко зарытых монет.

Но, написав данную фразу, я одновременно с этим незамедлительно провел анализ исторической обстановки, и особенно температурного фона, который в значительной мере диктовал поведение людей то время. Для этого я использовал небольшой отрывок из дневника бравого адъютанта Кастеллана, бывшего во время русской кампании Первой мировой войны в подчинении у генерала Нарбона. Написаны эти строки как раз в то время, которое соответствует примерной дате сокрытия двух бочонков.

"12 ноября. Обоз с казной готовится к выступлению на следующее утро. Всю ночь идет ковка лошадей. Коленкур, отвечавший за обоз лошадей, приказал сжечь много экипажей и повозок в соответствии с числам наших лошадей, такую предосторожность он предпринял уже один раз, 10 дней назад.

700 человек вестфальцев под командой Жюно, большой артиллерийский парк и 500 человек безлошадных кавалеристов выступили по дороге на Красный. Отправлен обоз маршала Нея и генерала Маршана под охраной 40 человек".

"Холодно (-17 градусов) и северный ветер. У кассира по провиантской части мне удалось выменять мешок муки для наших людей. Я отлично сплю на моей медвежьей шкуре, которая пока еще у меня".

"Четвертый день пребывания в Смоленске. Hatuu лошади без пищи, и служители (имеются в виду конюхи) отправились в фуражировку за одну милю отсюда; преследуемые казаками, они ничего не принесли. Из Дорогобужа 4-й корпус свернул на витебскую дорогу; он прибыл в Смоленск, бросив всю артиллерию. Все время после полудня слышна пугиечная пальба. Вечером дерутся около Смоленска. Холодно, но сухо. Мороз так силен, что, говорят, он достигает 28 градусов Цельсия".

Последняя фраза меня сразу же насторожила. Не понаслышке зная о свойствах земли даже при —17 °C, я написал в своем ответе, что, не подготовив землю длительным разогревом, нельзя зарыть 2 бочонка на такую глубину, чтобы их не смог бы обнаружить прибор господина П.

— Скорее всего, — сделал я обоснованное предположение, — бочки с червонцами французы зарывали на очередном привале, когда бивуачные костры хорошенько разогрели землю. Но кто же ночует прямо на дороге, тем более вблизи какой-то мельницы?! Отступающие французы устраивали свои стоянки, как правило, на опушках лесов (там, где было топливо) или в деревнях. Непосредственно около воды не ночевал никто. Так выявилось первое противоречие, которое вызвало во мне определенную профессиональную настороженность. Я мог лишь предположить, что там, где зарыли монеты, никакой ночевки не было. А раз ее не было, то костры там не жгли. Если же не было костров, то закопать что-то значительное по размерам можно было лишь очень неглубоко. К тому же для того, чтобы ответственные лица решились спрятать столь значительные ценности, нужна была очень веская причина. И такая причина действительно могла возникнуть, поскольку именно на подъездах к г. Красному в те дни творился подлинный хаос. Вот как описывает события, происходившие вечером 15 ноября 1812 г. в лосминском овраге генерал Булар.

"…немного далее этого места находился овраг, через который мы должны были пройти по перекинутому через него мосту, упиравшийся на противоположном берегу в целый ряд возвышенностей, которые нам надо было преодолеть. Благодаря этому узкому переходу, здесь произошло страшное скопление всякого рода экипажей. Прибыв сюда вечером, я тотчас увидел полную невозможность перейти через овраг сейчас же и поэтому отдал приказ остановиться и покормить людей и лошадей. Генерал Киржине (гвардейского инженерного корпуса), командовал моим конвоем. После трехчасового отдыха мне донесли, что движение экипажей приостановлено, и движение через мост прекращено, т. к. невозможно проникнуть через скопившиеся здесь экипажи. Зная критическое положение, в котором я находился благодаря близости казаков к моему левому флангу, и зная, что они уже опередили меня, я решился двинуться вперед и проложить себе силой дорогу сквозь эту беспорядочную кучу экипажей. Я отдал приказ, чтобы все мои повозки следовали бы друг за другом на самом близком расстоянии без перерыва, чтобы не быть разъединенными, и сам встал во главе колонны. Мои люди силой убирали с дороги экипажи, мешавшие нашему проходу, и опрокидывали их; мои собственные повозки тронулись, расширяя путь, проложенный нами, и продвигались вперед, давя и разбивая все, что попадаюсь на их пути, и ни крики, ни вопли, ни плач, ни стоны, ничто не замедлило хотя бы на миг их движения. Наконец, после тысячи приключений голова колонны достигла моста, который пришлось так же очистить, и пробились сквозь бывшее здесь загромождение. Правда теперь путь был свободен, но здесь дорога круто шла вверх, и земля вся обледенела! Я велел колоть лед, взять землю с придорожных боковых рвов и набросать ее на середину дороги. Подавая сам пример, я приказал тащить повозки за колеса, чтобы хоть каким-нибудь образом втащить экипажи один за другим на вершину. Двадцать раз я падал, то взбираясь, то спускаясь с холма, но благодаря сильному желанию достичь цели меня это не останавливало. За час до рассвета вся моя артиллерия была уже на вершине; конвоя со мной уже не было (он достиг Красного)".

Вторая же причина неудачи П. (и, на мой взгляд, самая вероятная) заключалась в том, что он взялся искать нечто там, где ничего подобного не было изначально. Однако поскольку я по-прежнему не знал об этой истории абсолютно ничего, то откровенно высказал предположение, что мой корреспондент просто неправильно выбрал точку для поисков.

Видимо, мои доводы были достаточно убедительны и ленинградец наконец решился несколько приподнять полог тайны и в очередное послание вложил два листка ксерокопий, на одном из которых была описана часть того самого дела о таинственном захоронении двух бочонков. Вот что там было написано: "От Смоленского Гражданского Губернатора получено мной донесение, объ открытии, по дошедшим до него слухамъ у Города Красного, у моста на дороге к Смоленску близь Гребли, места въ которамъ зарыты будто бы вовремя бегства французовъ два бочонка золотой монеты, не менее трехсот тысячъ червонныхь.