Черный треугольник. Дилогия - Юрий Кларов

Лавочка «вышеозначенного» находилась в самом центре площади, рядом с тридцатисаженной Сухаревой башней. Это место издавна полюбилось офеням-коробейникам, которые торговали галантереей, лубочными картинками, восковыми свечами и нательными крестиками. Это значительно облегчало организацию наблюдения. Широкоплечий добродушный коробейник и его веселый напарник (в помощь Артюхину я дал паренька из Летучего отряда[1]) ни у кого не могли вызвать подозрения – ни у хозяина лавки, ни у гостеприимных офеней, которые обычно ночевали тут же на Сухаревке в задних комнатах трактиров или лавок, куда их охотно пускали за небольшую плату. Не отказывался от такого приработка и скуповатый Пушков. Однако коробейники пользовались его услугами неохотно: «вышеозначенный» экономил на топливе. По ночам в лавке было так холодно, что зуб на зуб не попадал. Поэтому Пушков был рад двум временным постояльцам, которые даже уплатили задаток.

Так его лавочка оказалась под нашей круглосуточной опекой. Если Леша туда покажется, то деваться ему будет некуда. Но навестит ли Леша Пушкова? Артюхин, основываясь на приметах, в этом не сомневался. «Вы уж без сомнения, Леонид Борисович, – говорил он мне. – Я вам этого лешего-красноплешего в самом лучшем виде доставлю». Но я особых надежд на Сухаревку не возлагал.

Однако Леша объявился именно на Сухаревке. Произошло это на исходе третьего дня наблюдения за лавкой «вышеозначенного».

На человека с маленьким шрамом над бровью обратили внимание еще тогда, когда он с папироской в зубах лениво прохаживался вдоль «граммофонного ряда».

«Я ведь вглядчивый, Леонид Борисович, – рассказывал мне потом довольный Артюхин. – Как глаз бросил, то сразу засек, что это и есть тот самый уголовный гражданин. Мне глаза не затемнишь. Повертелся он вокруг да около – да в лавочку. Там мы его ладком-мирком и засахарили».

Вместе с Лешей Артюхин «по спопутью» привез в розыск и «вышеозначенного».

Итак, Леша, о котором говорили вдова ювелира Павлова и член союза хоругвеносцев Глазуков, в наших руках. Против него имеются веские улики, что именно он изготовлял стразы, имитирующие похищенные в ризнице камни. Установлено, что проданные им Глазукову жемчужины украдены из ризницы…

Даже осторожный Борин, любивший щеголять своим скепсисом, и тот был настроен оптимистически.

– Вы не изволили слышать про похищение портрета Моны Лизы из Лувра? – спросил он у меня после того, как Артюхин доложил об аресте Леши и «вышеозначенного». – Нашумевшая история. О ней в свое время много писали в газетах.

– Когда это было?

– Если мне память не изменяет, в конце одиннадцатого.

– Увы, в то время я был лишен не только газет… А что это за история?

– Любопытнейшее было дело, почище ограбления патриаршей ризницы! – мечтательно сказал Борин. – Десятки версий! Чего только не предполагали: и деятельность международной банды, созданной американскими банкирами для похищения и вывоза в Америку шедевров мирового искусства, и заговор анархистов, и поступок сбежавшего из психиатрической больницы умалишенного… Но главное – начал назревать грандиозный политический скандал, который мог закончиться серьезным конфликтом между Францией и Германией.

– Даже так?

– Да. Ведь одной из версий, которую усиленно поддерживала французская пресса, было утверждение, что картина похищена по прямому указанию его императорского величества Вильгельма, что это сделано якобы для того, чтобы унизить Францию, подорвать ее престиж. И знаете, чем все это кончилось?

– Знаю, – сказал я. – Мировой войной.

– Нет, кроме шуток…

– Чем же?

– Арестом забулдыги маляра, ранее судившегося за ограбление проститутки. Вор, натурально, не имел никакого касательства ни до американских миллионеров, ни до императора Вильгельма. Да и украл он так, по случаю, не мог спокойно пройти мимо того, что плохо лежит или висит. Картину-то ему девать было некуда. Вот он и хранил ее у себя, свернув рулончиком и обмотав газеткой. Под кроватью она у него лежала, рядом с ночным горшком. Картина кисти Леонардо да Винчи и ночной горшок… Каково, а? А техника самой кражи оказалась донельзя примитивной. Именно поэтому, разрешите заметить, полиция и не могла разыскать похищенного. Да-с, – нравоучительно закончил он, – забулдыгу маляра всегда сложней найти, чем вора международного класса.

Борин никогда и ничего не говорил зря, поэтому я спросил:

– Считаете, что Артюхин наконец привез нашего «маляра»?

Он указующим перстом выставил вперед свою бородку и тонко улыбнулся:

– Кто знает. Извините за парадокс, Леонид Борисович, но самое сложное чаще всего оказывается самым простым… Во всяком случае, нужно, чтобы Леша «сыграл на пианино».

– То есть? – не понял я.

– Хочу снять у него отпечатки пальцев и сравнить с обнаруженными в ризнице, – объяснил Борин.

Лешу заставили «сыграть на пианино» перед допросом. Отпечатки не совпали…

Предоставив барыгу с Сухаревки Борину, я занялся Лешей, Алексеем Воловиным, которого знали на Хитровом рынке под кличкой Дублет. Беседуя с ним, я не раз вспоминал Розу Штерн, вернее, прочитанную ею как-то на Хитровке лекцию: «Существуют ли преступники?» Роза, понятно, доказывала, что их нет. Государство и закон – вот корень всех бед. Стихийно протестуя против гнета государства и спасая себя от голодной смерти, те, кого принято называть преступниками, просто вынуждены красть, грабить, убивать в насиловать. Именно в этом проявляется их природное свободолюбие, чистота и чуть ли не целомудренность. «Мне говорили, – обращалась она к аудитории, – что сюда придут гопники и карманники, босомыжники и поездушники. Нет, отвечала я, сюда придут не они, а те, кому мешали иначе проявить свои таланты и способности. Я уверена, что среди вас есть поэты и инженеры, талантливые художники и даровитые химики».

Штерн, как всегда, излишне увлекалась, впадая в крайность. Но среди хитрованцев действительно попадались далеко не заурядные личности, которые в силу различных причин оказались на дне жизни. К сожалению, при всем при том они оставались хитрованцами, жителями «вольного города Хивы»…

Когда-то в детстве я не сомневался, что автор умной книги обязательно умен, а актер на амплуа благородных отцов – образец человеческих добродетелей. Позднее я понял, что талант и его обладатель не одно и то же, что талант – принадлежность человека, а не он сам. И все же после восторженного отзыва Кербеля о стразах, которые сделал безграмотный самоучка, я ожидал от таинственного Леши большего…

Увы, как человек он ничего собой не представлял: это был мелкий жулик и кокаинист.

Отец Воловина служил сортировщиком драгоценных камней в Екатеринбургском филиале англо-французской компании New Emerald Company, которая монополизировала добычу изумрудов не только в Колумбии, но и в России, прибрав к рукам лучшие изумрудные копи Урала. В свободное от службы время сортировщик – человек, видимо, не без способностей – с помощью сына, которого он рано приобщил к делу, изготовлял стразы.