Семейная идиллия - Татьяна Бочарова

– Хочу.

Он принес ей рюмку коньяка. Даша выпила залпом. Ей стало тепло, мозг заволокло туманом.

– Еще? – спросил парень.

– Да.

Она выпила вторую рюмку и почувствовала, как ее отпускает. Ненависть к сестрам стала не такой острой. Горе от утраты перестало обжигать. Но сердце все равно болело и ныло, как глубокая, никогда не заживающая рана.

Семейная идиллия оказалась фарсом, иллюзией. Нет и не было никакой всеобщей любви, каждый сам за себя. И с этим придется смириться, как посоветовала Варя.

– Ну что, полегчало? – спросил бармен.

– Да.

– Что будете делать?

– Поеду домой. Кто там у вас был с машиной?

– Сейчас позвоню. Может, удастся его упросить, чтобы он отвез вас за полцены.

Даша вспомнила, что денег у нее больше нет и взять неоткуда. У сестер она просить не будет.

– Спасибо. Я передумала. Поеду на электричке. У вас же ходят электрички?

– До Москвы с двумя пересадками. Через Бологое и Тверь.

– Ничего. Они уже ходят?

– Да, с четырех. Сейчас уже семь. Хотите, провожу вас до станции?

– Если можно.

– Можно.

Парень стащил с вешалки в углу куртку и надвинул на лоб шапку.

– Идемте.

Станция оказалась совсем близко, минут десять ходу. Электричка до Бологого уже стояла на платформе.

– Давайте куплю вам билет. А то высадят контролеры. – Парень добежал до кассы и вернулся с билетами до самой Москвы.

– Вот, возьмите.

– Спасибо вам.

Даше хотелось сказать ему что-то теплое и приятное, но внутри у нее было пусто, никаких слов и эмоций. Ледяная пустота, как в подвале заброшенного дома.

Поезд зашипел и коротко свистнул. Даша шагнула на подножку. Вагон был полон народу, она с трудом отыскала свободное место. Рядом полуспала усталая женщина, сложив на коленях неухоженные руки без следов маникюра.

– Не подскажете, сколько ехать до Бологого? – спросила ее Даша.

Та приоткрыла глаза.

– Без малого три часа.

Даша прикинула, когда она будет в Москве. Получалось, ближе к вечеру. Впервые она не подумала о том, что нужно предупредить Соню, а то та начнет волноваться. Не начнет. Ее теперь ничего не волнует, кроме себя и собственных интересов. И совесть не мучит. Или она просто еще не осознала того, что случилось?..

Даша запретила себе думать о сестрах. Ярик – другое дело. Но что толку сейчас печалиться о Ярике? Ему предстоит долгая реабилитация. Потом суд. За ним срок. Может, и небольшой, но реальный. Катя будет ездить к нему в Осташков, затем в колонию. Продаст свою часть дома, погасит ипотеку, отдаст Олежку в хороший частный сад, где им будут заниматься целый день, а сама сможет работать и навещать мужа. Даша в этом раскладе явно лишняя. Ну и бог с ним…

Электричка неслась на приличной скорости. За окнами уже было совсем светло. Народ все прибывал, уже стояли в проходе. Даша попробовала подремать, закрыла глаза, но перед взглядом тут же вставали подвал, мать, лежащая в кровавом желе, белое лицо Альберта, его жуткая застывшая рука, взывающая о помощи. Она вздрогнула, съежилась в комок на жестком сиденье и больше не предпринимала попытки уснуть…

Минут через сорок вошли контролеры. Даша про себя благословила бармена за то, что купил ей билеты. Она показала билет молоденькой контролерше и сунула его поглубже в рюкзак, чтобы не потерять. Пальцы ее при этом нащупали твердый картонный бок.

Что это еще? Даша с равнодушным видом вытащила из внутреннего кармашка маленькую цветную коробочку. Она совершенно не помнила, как та оказалась у нее в рюкзаке. Ах да, это мама. Снабдила ее заграничными витаминами после болезни. Даша осторожно открыла коробочку. Взгляду ее представились три блистера с бледно-желтыми капсулами. Где-то она уже видела такие таблетки. Точно видела! В кармане Альбертовых джинсов. Инга Николаевна и ему подсунула витамины, хотела видеть его здоровеньким, полным сил. Эх, мама, мама…

К полудню Даша была в Бологом. Она пересела на электричку до Твери и уже оттуда добралась до Москвы.

Когда она вышла из здания Ленинградского вокзала, было около шести вечера. За прошедшие сутки заметно потеплело. Сугробы съежились и покрылись коркой льда. У Даши заныл правый висок. Она садилась в метро, когда зазвонил телефон. Это был Руслан.

– Дашкевич!

– А, это ты… – произнесла она безучастно.

Ей показалось, что их дружба, ежедневные разговоры, переписка – все это было в далеком прошлом, в глубоком забвении.

– Куда ты пропала? Я трезвонил тебе вчера весь вечер. И сегодня днем тоже.

Даша равнодушно молчала. Может, он и звонил, она не проверяла телефон.

– Даш, – позвал Руслан изменившимся голосом. – Эй! Ты вообще меня слышишь! Что-то случилось? Ребята нашлись?

– Да.

– Нашлись?? И ты молчишь? Ну что, как? Рассказывай скорей!

– Все плохо. Я… у меня нет сил сейчас говорить. Потом… как-нибудь…

– О господи! Но они живы? Все в порядке?

– Не в порядке.

Даше захотелось немедленно отключиться. Она с трудом удержалась от того, чтобы нажать на отбой.

– Послушай, Дашкевич. – В голосе Руслана зазвучала неловкость. – Тебе наверняка нужна помощь. Я приеду.

– Приезжай.

– Чуть позже. – Неловкость возросла и стала неприлично заметной. – Мне тут нужно по одному дельцу смотаться. Буквально на пару часов…

– Ну Рус! Скоро ты? С кем ты там треплешься? – раздался в трубке капризный голос Светки Кузнецовой.

– Даш, я тебе позже перезвоню. Держись.

Послышались гудки. Даша с ожесточением швырнула телефон в рюкзак и зашла в подъехавший поезд. Ей было совершенно все равно. Не больно, не унизительно. Никак. В конце концов, она знала об этом еще со вчерашнего дня. Знала, что потеряла Руслана и больше он не будет ее верным оруженосцем. Что ж, он долго терпел. Терпел и ждал. Соня тоже терпела. И ждала. Пока не поняла, что все бесполезно. Люди не железные, всякая любовь когда-нибудь заканчивается, высыхает, как река, которую не питают чистые воды родника, ледника или озера. А Руслан ее любил. Только Даша не понимала этого и не ценила. Жила лишь собой, своими комплексами, переживаниями о том, что ей лень учиться, она не умеет ладить со сверстниками. Считала это несчастьем, чуть ли не вселенской скорбью. А настоящее несчастье – вот оно. Когда в одночасье теряешь семью, близких, всех, кто был тебе дорог и кому доверяешь безмерно…

Колеса стучали, вагон трясся и дрожал, как будто намеревался сойти с рельсов. Потом он вынырнул из тоннеля, словно дельфин из морской пучины, и, постепенно сбрасывая скорость, встал.