Ясень и яблоня. Черный камень Эрхины - Елизавета Дворецкая

А Торвард рассматривал ее бледное лицо с темными кругами возле глаз, заметно изменившееся с той памятной ночи в кургане. Она похудела, на щеках погас прежний румянец, и все равно она казалась ему очень красивой. В его глазах она была зачарована – как Богиня, скованная зимним холодом и бессильная. Но сейчас он вдруг усомнился: а сумеет ли он стать тем добрым Бальдром, чей горячий поцелуй пробудит в земле весну? Чудовище в сказании всей душой жаждало опять стать красавицей и искало мужчину, который снимет чары. А эта красавица хочет остаться чудовищем, убежденная, что это ее честь и долг.

– Ну, давай начнем, где вчера остановились, – сказал он. – Ты говорила, что Богиня сама выбирает себе супруга?

Эрхина не ответила.

– Ну, значит, ты меня и выбрала, – продолжал Торвард, слегка теребя цепочку у себя на шее.

Эрхина молча посмотрела на него, ожидая, пока он пояснит это странное заявление. И вдруг заметила цепочку.

– Ты выбрала того, кого называли Колем, сыном конунга слэттов, хотя он такой же ему сын, как вон тот красноносый! – Торвард кивнул на толпу туалов, стоявших в отдалении внизу у вала. – Ты назвала его своим священным супругом, и он был с тобой в Гробнице Бога в ночь Праздника Цветов. А утром ты не нашла своего амулета. И, я знаю, ходили слухи, что он к этому руку приложил.

Вот тут Эрхина перевела на него взгляд: все предыдущее она знала, но теперь, похоже, начинались обещанные новости. Ей очень хотелось знать, был ли Коль причастен к исчезновению «глаза богини Бат». Ошиблась она, приблизив к себе этого человека, или все же нет?

– Что ты с ним сделал? – холодно спросила она. – Он не вернулся… Говорят, что он отправился к отцу в Слэттенланд… Пусть все эти кабаны верят, что он отправился, они только счастливы избавиться от чужака… Но я знаю, он не мог… – Имелось в виду: «не мог меня бросить». – Ты убил его.

– Нет. – Торвард мотнул головой, глядя ей прямо в глаза. – Еще проще. Или сложнее, не знаю. Его, Коля, вообще тут не было, и ты его никогда не видела. И он тебя не видел. Это был я.

Эрхина смотрела на него, ничего не говоря, но всем своим видом выражая тягостное недоумение. Он пытается убедить ее в том, что она не помнит событий месячной давности? Что она может спутать дела осени и весны?

– Помнишь песни о Сигурде? – продолжал Торвард. – Как он поднялся на огненную гору к Брюнхильд, чтобы сосватать ее для Гуннара? И для этого поменялся с ним обличьем? Как не помнить, это все дети знают. И я сделал то же. Вернее, это сделала моя мать. Она поменяла обличье мне и Колю из Слэттенланда. И я в его обличье вернулся сюда. Что я здесь делал, ты знаешь. И ты выбрала меня своим Рогатым Богом. Вот твоя цепочка. – Торвард наконец снял цепочку с шеи и протянул ее Эрхине. – Помнишь, как ты ее в меня швырнула? Когда нашла ее в траве и увидела, что камня на ней нет?

Она взяла цепочку, как во сне. Изделие уже умершего мастера и подарок умершей бабки, она была одна такая на свете, и Эрхина, с самого детства ее носившая, не могла ее не узнать.

– Если не веришь, можешь спросить у меня… что-нибудь такое, что знали только ты и я. Только ты и тот, кто был с тобой в кургане. Так что ты сама выбрала меня! – значительно и раздельно, как она вчера, повторил Торвард. – Я не набивался. Я тебе ни слова об этом не говорил. Ты сама так пожелала. Условие соблюдено. И если один раз я выбрал тебя, а в другой раз ты выбрала меня, значит, это судьба.

Эрхина оторвалась от цепочки и посмотрела ему в лицо. Торвард не ждал, что она легко поверит ему, но она поверила. У нее имелось на этот счет свое доказательство. Она отчетливо помнила свое впечатление или видение, не отпускавшее ее в ту священную ночь – и во время обрядов, и после… Она же видела, видела лицо и весь облик Торварда конунга, но принимала это за морок, за наваждение, за укор собственной памяти, вернувшей ее туда, куда ей на самом деле хотелось вернуться. А морок здесь был ни при чем. Священная ночь брака Богини раскрыла ей глаза, прогнала наведенный обман и дала увидеть вещи такими, какие они есть. Но она не поверила себе.

А тот, кто видит, но не верит себе, губит себя еще вернее, чем слепец.

Эрхина сидела, вцепившись в конец своего расшитого пояса, точно в последнюю опору над пропастью. Она не подозревала его во лжи, как ни соблазнительна была такая возможность. Глупо цепляться за пустую надежду! Все, что она помнила о тех недавних днях, подтверждало его слова. Тот, кого называли Колем… убил военного вождя голыми руками, с силой и выучкой совсем не рабской… объяснил свой поступок с достоинством и умом благородного человека… Сэла была его сестрой, и он не мог смотреть, как ее бесчестят… И потом… Она вспоминала его глаза в тот день и заново убеждалась: этот был тот самый взгляд, что она видела сейчас.

И постепенно, по мере того как все это укладывалось в ее сознании, ее медленно пронзал горячий, болезненно-острый меч жгучего стыда. Она была слепа, как курица… как земляной червяк… она, фрия острова Туаль! Она, бывшая умнее, мудрее, проницательнее… священнее и выше всех смертных! Она обманулась, она дала себя соблазнить… одурачить, как говорят в таких случаях в Морском Пути, и правильно говорят! Что с того, что он не подмигивал ей и не пытался обнять! Он понял, чем ее можно привлечь, и спокойно ждал, пока она его выберет, доказав ей якобы свою беспримерную любовь… Он раскусил ее, он понял ее желание и поймал ее на приманку мнимой покорности.

– Сама Богиня послала меня к тебе, и этому тоже есть доказательства! – негромко продолжал Торвард. – Вспомни, как я пришел к тебе. Я пришел не рабом и не свободным, пришел в первый раз и уже бывав здесь прежде. Я был тем, кого ты знала, и тем, кого видела впервые. Я пришел к тебе по самой грани миров, как всегда приходит к человеку, мужчине или женщине, его половина из Иного Мира.

Эрхина молчала: это была правда. Он выполнил те волшебные и неисполнимые условия, исполнение которых означает, что человеческая воля преодолела судьбу. Он был как неземной возлюбленный из древнего сказания, который являлся за своей любовью на спине козла – не верхом и не пешком, придя в одежде из рыбачьей сети – ни одетым, ни обнаженным, и требовал согласия, стоя на пороге дома одной ногой – не внутри и не снаружи. Который оказывался сразу посреди пиршественного покоя, хотя ворота крепости заперты и у каждой двери стоит по десять воинов… Ее, дочь Иного Мира, Торвард разбил ее же оружием и на ее же земле. Он, не владеющий и половиной ее неземной мудрости, но умеющий желать так сильно, упрямо и яростно, как мало кто из живущих.

Это у него было от матери. А волшебная сила в душе пробуждается только волей – только умением хотеть не в воображении, а по-настоящему. Тогда пробудится Змея, что спит, свернувшись кольцом, у основания спинного хребта, и кровь вселенной потечет в человеческие жилы…

– Но об этом никто не знает, только я и моя мать, – чуть погодя добавил Торвард. – Еще Сэла, потому что она меня узнала, а еще сам Коль, но он действительно отправился очень далеко и будет молчать. Моя мать наложила на него заклятье: он не сможет шевельнуть языком, если вздумает кому-нибудь рассказать об этом, хоть камню на дороге. Но у меня-то с языком все в порядке. Если ты согласишься, что наша судьба быть вместе, то я никому не расскажу, как ты обозналась. А если нет – об этом узнают все. И все будут знать, что судьба на моей стороне, а ты противишься ей с глупостью и упрямством, которые никак не к лицу фрии священного острова Туаль.