Русский корсар - Skif300

class="empty-line"/>

Владимир КОСТРОВ

БОРЗАЯ МОНДИДЬЕ

(По рисункам на стене замка Монтаржи́)

Гиéньской сталью — рыцарским железом,

Что равнодушно в злобе и беде,

Месси́р Машéр в лесу Бонди́ зарезал

Месси́ра Обери́ де Мондидьé.

Как только зависть верх взяла без бою

И гордый дух покинул естество,

Под красною осеннею листвою

Зарыл предатель друга своего.

Глухая ночь укрыла лицемера,

Но были ноги коротки у лжи.

И день начался песней шантаклéра

У родового замка Монтаржи́.

Сорвавшаяся у псаря со створа,

Наверно чуя, что, когда и где,

Примчалась к телу своего сеньора

Любимая борза́я Мондидьé.

Завыла,

Плащ из листьев разбросала,

Лицо лизала,

Лаяла «люблю!».

И, труп неся,

Достойные вассалы

С собакою явились к королю.

На мощный двор, копытами прибитый,

Из башни, как из-под небесных сфер,

Спустился к ним король Филипп со свитой,

Где между прочих был месси́р Машéр.

Борзая заскулила с подголоском,

В её клыках родился дикий свист,

Как-будто перед ней был волк булонский

Иль курокрад, жирондский рыжий лис.

И отвести не мог убийца взгляда,

Не спрятал посеревшего лица.

И был язык борзóй, как пламя ада,

Как красный лист с могилы мертвеца…

Был полон двор, и некуда податься,

И усмехнуться не хватало сил.

Король сказал: «Вам надо оправдаться,

сразитесь-ка с собакою, месси́р!»

Машéр едва ответил: «Нет… Не надо».

К нему рвалась борзая, клокоча.

Филипп со свитой обменялся взглядом

И ласково кивнул на палача.

Смерть рыцаря записана курсивом,

Судьбу его продлив на сотни лет.

Он был красив, король Филипп Красивый,

И справедлив, когда убытку нет.

Когда удобно было — верил в Бога.

Мы неподвластны высшему судье.

А то б для многих выла у порога

Безумная борзая Мондидьé.

(В своей балладе поэт Владимир Костров перенёс время этой истории на столетие раньше, во времена короля Филиппа IV Красивого).

Иллюстрации: гравюра XIV века, Франция.

Памятник «Бой собаки и человека» Фонтенбло, Франция.

(Для души) Владимир Захаров (Рок Острова) «На кольцевой» (песня про верного пса).

https://www.youtube.com/watch?v=a7uUVM3HMjU&t=7s

Глава 21

Ветер рвал одежду, стремясь скинуть шляпу и распахнуть полы камзола, пронизывая тело до самых костей. Зато паруса, надутые как половинки воздушных шаров, радовались его силе. Первое время океанская качка доставила мне массу неудобств, но потом, ничего, притерпелся. Повезло, некоторые не могут привыкнуть к ней никогда. Холодно. Постояв немного, я вернулся в каюту. Прошёл месяц, как моя эскадра отчалила от берегов благословенной Франции. Пять больших галеонов и шесть каррак, плюс небольшая каравелла представляли собой значительную силу. Не считая команды, они вместили почти три тысячи человек. Из них восемьсот вооружённых до зубов солдат и наёмников. Большая сила в этих далёких от цивилизации местах. Остальные — это ремесленники, строители и крестьяне. Две сотни женщин и детей, в основном члены семей набранных поселенцев. Первым делом на новых землях нужно построить жильё и посадить урожай. Женский пол можно довезти и потом, когда всё немного устаканиться. Нехватка девок — обычная проблема заморских колоний. Хорошо, что мне доступен опыт последующих поколений. Людовик XIV, например, решал проблему по-своему. Всем желающим французским девушкам и женщинам от шестнадцати до сорока лет было предложено переселиться в Канаду, с обязательством найти там себе мужа. Супруга выбирали по согласию. Восемьсот «королевских дочерей» возили по всем поселениям, где они могли познакомиться и сговориться с возможным наречённым. Многим предоставляли небольшое приданное, в которое входили дефицитные для колоний вещи: шнурки для обуви, иглы и перчатки. Тем, кто родит десять детей, обещали денежную награду. Продовольствия в заморских землях хватало, поэтому процент выживших детей был гораздо выше, чем в Европе.

Также, я очень надеялся на местное население. Породниться с индейцами было бы совсем не плохо. Так как, переселенцам будет нужно всё больше и больше земли, аборигенам придётся потесниться. И у них останется только два выбора: частичная ассимиляция и переход на новые способы хозяйственной деятельности или война на уничтожение. Увы, иного история нам не поведала.

Кроме людей корабли несли в своих трюмах различные инструменты и оборудование — всё для организации собственного производства. От кузни до пороховой мельницы. Не сразу, но мы её запустим. В планах наладить уровень производства не хуже, чем в метрополии. Не только для своих нужд, но и для продажи. В том числе в испанские колонии. Подобное пока под запретом, но думаю с испанцами удастся договориться. Вода камень точит, а учитывая обоюдную выгоду…

Испания нам не враг, тем более сейчас у неё с Францией заключён мир. Вообще, история пиратства на Карибах делится на несколько этапов. Первыми начали пиратские действия против испанцев французы. С 1530-х до 1559 года они пили горячую кастильскую кровь. Потом, после мирного договора, каперские свидетельства были отозваны. Все, кто не послушался стали обычными пиратами. Начался так называемый английский период (1560–1620 гг.). Не имея ещё достаточно сил, чтобы на равных тягаться с испанским флотом, Англия сделала ставку на корсаров. Из них особо отличились Джон Хоукинс и Френсис Дрейк. Малая война, включающая не только морской разбой, но и контрабандную торговлю успешно оправдала ожидания британской короны. Предприимчивый Хоукинс, первым из английских судовладельцев наладил доставку чёрных невольников из Африки. Эпидемии, принесённые белыми переселенцами, выкосили до девяносто процентов коренного населения Карибского бассейна, поэтому испанские плантаторы очень нуждались в рабочей силе. Меняя негров на сахар, табак и жемчуг, Джон с большой выгодой продавал обменянный товар в метрополии. Королева Елизавета возвела его в рыцари и даровала герб, украшенный фигурой связанного африканского невольника.

Но, наибольшую славу заслужил Френсис Дрейк. Родом из разорившейся аристократической семьи, опустившийся до простого фермерства, он с ранних лет испытал все трудности морского ремесла. Среди его предков был даже знаменитый английский литератор четырнадцатого века Джеффри Чосер, автор «Кентерберийских рассказов». К двадцати годам