Девочка Дьявола - Анна Хрустальная

И снова меня накрыло с головой смешанными эмоциями, в особенности реакцией моего тела на близость девушки, на её ангельскую чистоту, плохо скрытую пугливость и естественность. И немного на исходящий от неё запах, едва уловимый, но уже такой знакомый, и который я так и не сумел забыть за прошедшие два дня.

— Ч-что-то случилось?

Вопрос был вполне предсказуем, если вспомнить, как мы с ней расстались и что я ей наговорил напоследок. Правда, старался тогда не пугать, подбирая наиболее сдержанные объяснения и, скорее, пытаясь больше успокоить, чем ещё больше разбередить полученную ею травму.

— Можно сказать и так. Но это только с моей стороны. Просто не смог удержаться и не приехать, чтобы проведать. Узнать, как ты и что делаешь.

Впервые я заметил, как уголки её пухлых и таких невинных губок дрогнули в сдерживаемой улыбке, но скрыть ответную реакцию на мои слова у Норы так и не получилось. Да, неуверенности и зажатости в её движениях было ещё хоть отбавляй, но той паники и жуткого стресса, что ей пришлось пережить в нашем доме, уже и след простыл. Передо мной снова стоял восхитительный и нереально прекрасный ангел, которого мне, как и пару дней назад, безумно хотелось сгрести в свои объятия, показательно спрятав от всего мира. А сейчас так и подавно. Правда, уже с иным порывом. Хотя бы снова протянуть к ней руку, накрыть её лицо ладонью и…

— Пока отсиживаюсь в своей комнате и жду… новостей. — она поспешно скрестила под грудью руки эдаким защитным жестом и передёрнула плечами, явно не собираясь облегчать мне задачу и чем-то мне помогать.

Всё правильно. Ведь это я к ней пришёл с какой-то известной лишь мне целью. С чего ей вдруг идти мне навстречу и доверять моим намереньям? Да, я её спас от изнасилования. Но ведь оно чуть было не случилось именно в доме моей семьи, и это попытался сделать никто иной, как один из представителей нашей столь благородной аристократической касты. Практически один из моих родственников, пусть и очень дальний.

— Не хотелось бы, чтобы об этом узнал кто-нибудь ещё и особенно моя бабушка. Её точно хватит удар.

— Никто и не узнает. Мы об этом позаботимся. К тому же… я приехал сюда немного по другой причине. Не только проведать, но и предупредить. В общем… Даже не знаю, с чего начать. — я выдохнул немощный смешок, интуитивно потянувшись рукой к голове и почесав затылок очередным идиотским жестом.

— Попробуй начать с главного. Иногда это помогает.

Вот такой она мне нравилась куда больше. И этот живой блеск в её бездонных глазищах притягивал к истинной сущности своей хозяйки намного ощутимей, чем пугающий страх или животная паника.

— Хорошо, попробую. Только, пожалуйста… Постарайся на меня потом не кричать и не бить, если что. Я это сделал не с какой-то коварной для себя целью. Просто не видел другого выхода на тот момент. И, в отличие от первой новости, эта действительно может облететь город за считанные часы. Не хотелось бы, чтобы ты узнала о ней позже всех.

— О ней? О чём? — Нора всё же нахмурилась, заметно испугавшись, и определённо не понимая, к чему я клонил.

— О том, что мы с тобой вроде как встречаемся и ты теперь… моя официальная девушка.

Можно сказать, именно с этой самой секунды у нас действительно всё началось официально. Хотя, конечно, я бы предпочёл с ней сойтись при иных обстоятельствах, более романтичных и естественных. Но тут, как говорится, не всё зависит лишь от наших желаний, и не мы выбираем то, что происходит в нашей жизни под влиянием внешних факторов. Единственное, что можно сделать со своей стороны — это воспользоваться случаем и повернуть его в нужное тебе русло. Что я, в принципе, тогда и совершил, переиграв всё по-своему — в свою пользу.

Хорошо это или плохо, судить, возможно, не мне. Но ничего дурного я этим поступком тогда не сделал. По крайней мере, в самом начале, когда я стал встречаться с Норой и демонстрировать всему окружающему миру, что наши отношения — отнюдь не притворство и далеко не понарошку. Я действительно это делал, потому что запал, а потом увяз по самое немогу — конкретно, прочно, основательно и без капли притворства. И останавливаться на демонстрации внешних аспектов не собирался. Более того, Нора и сама ни разу при наших встречах ничего не играла. Я видел, как она на меня смотрела, как тянулась ко мне, как ждала нашего первого поцелуя, а потом и первого раза…

— Ты меня с ума сводишь… Я ещё ни от кого так не дурел и не желал целовать до умопомрачения…

***

Это сейчас ему было тяжело вспоминать все те вроде как прекрасные моменты, от которых у него теперь сжимались все внутренности, а чёртов утренний кофе вызывал болезненную изжогу, каждый раз, когда он позволял нечётким картинкам из забытого прошлого вставать перед его внутренним взором. Пусть он и смотрел всё это время в панорамное окно большой гостиной на солнечный Сан-Франциско, делая неспешные глотки из кофейной чашки. Видел он перед собой вовсе не зеркальные небоскрёбы элитного района мегаполиса или Бэй-Бридж над заливом.

Именно в эти мгновения он смотрел в юное лицо Элеоноры Андервуд, а его пальцы погружались в шёлковые пряди её медовых волос перед тем, как он собирался снова припасть к зацелованным им же губам и проникнуть за их сладкие створки языком. Да, в такт толчкам собственного члена, которым он в те же секунды неспешно скользил в тугом девичьем лоне.

Действительно, умопомрачительные ощущения. Он чувствовал их фантомные отголоски даже сейчас, спустя более двадцати лет, и они были не менее сильными, чем тогда. Разве что никакой наркотической эйфории, с бесконтрольным желанием сотворить нечто большее и невозможное. Взлететь, раствориться в этом сладком угаре и душой, и телом, слиться воедино с той, кто когда-то сводил его с ума по настоящему — стать одним целым в буквальном смысле этого слова…

«Я, наверное, больше никого не смогу после тебя целовать. Не знаю, как я это делал раньше до тебя. Но теперь-то уж точно… Если столь немыслимая вероятность когда-нибудь и случится в каком-нибудь гипотетическом будущем, я в жизни больше никого не поцелую в губы… Никогда…»

Он криво усмехается и наконец-то оставляет полупустую чашку на ближайший столик.

Сейчас же его даже подташнивает от когда-то произнесенной им в губы Норы Андервуд дурацкой юношеской клятвы. И не только от неё. От себя, к слову, тоже. Ведь он действительно когда-то верил в то, что говорил. Поскольку это делал не ради красного словца, и не для того, чтобы потешить чьё-то самолюбие. Более того, именно так, в конечном счете, всё и случилось.

После Норы у него были десятки или даже сотни женщин, и как он их всех при этом не имел и чего только не заставлял вытворять в своей постели. Некоторые случаи даже ему было порою немного стыдно вспоминать (разве что совсем немного). Но по каким-то необъяснимым причинам он и в самом деле больше никого из них не целовал в губы. Ни разу. Даже будучи в самом угарном опьянении. Каждый раз его что-то останавливало, или же он понимал, что всё равно ничего не почувствует. А если и почувствует, то совершенно противоположное из ожидаемого.