Палач. Костер правосудия - Андреа Жапп

Ногарэ внимательно посмотрел на человека, сидящего напротив него. В мужественных чертах его лица не было даже намека на угодливость или бесхарактерность. Наоборот, в них читалась предельная решимость. Гийом де Ногарэ понял, что имеет дело с безупречно честным человеком, готовым на жертву ради своего дела. Если бы Молэ осуществил задуманное, жизнь рыцаря вряд ли стоила бы даже мелкой монеты.

Безупречно честный человек. Чума на этих порядочных! Нет ничего труднее, чем принуждать или заманивать кого-то из них.

– Признаться, ваша пылкая искренность делает вам честь и обезоруживает меня. К подобным вещам я здесь не особенно привык. Перед тем как продвигаться дальше, мне необходимо поразмышлять.

– Да, я понимаю, мессир, – произнес Гуго де Плисан, вставая и отвешивая поклон. – Надеюсь, до встречи, когда это вам будет угодно. Вы – мое последнее средство.

Окрестности Ножан-ле-Ротру,

октябрь 1305 года.

В тот же самый день

Антуан Мешо спешился перед ступенями, ведущими к главной двери замка. К нему тотчас подбежал конюх, чтобы позаботиться о его старом першероне[163]. Доктор продлагодарил его небрежным кивком и, давая себе небольшую передышку, принялся отряхивать пыль с конского чепрака и своей обуви. Тут он обратился к небесам с безмолвной горячей молитвой: «Ради всего святого, Агнец Божий, только бы не второй умерший ребенок за день!» Он подумал, что с возрастом делается сентиментальным, будто старуха, и что, должно быть, ему скоро надо будет распрощаться с медицинским искусством. Так мало удач, и так много поражений и смертей… В конце концов, может ли он похвастаться, что когда-то действительно спас настоящего больного? Господи, да разве не самыми лучшими средствами всегда были удача и крепкое сложение? Его одолевали сомнения. Все чаще и чаще. А что можно еще сделать, кроме кровопускания[164], даже если уверен, что некоторым пациентам от этого станет лишь хуже? Что прописывать, когда женщина после родов вдруг ослабевает и гаснет, истощенная кровотечениями, инфекциями и скудным питанием? Положить ей на грудь цветы мака, чтобы оживить кровь?[165]Столько болезней – и так мало средств их вылечить…

В конце концов он начал завидовать священникам. Впрочем, их влечение к мирским удовольствиям, особенно к женской коже, отвратили Антуана Мешо от желания надеть сутану. Но они единственные знали, как утешить, вернуть надежду. Агонизирующий успокаивался, уверенный, что Бог ждет его с распростертыми объятиями. На его лице появлялась утомленная, но счастливая улыбка, и это после длящихся дни и ночи приступов лихорадки, которые Антуан Мешо был не способен облегчить. Священники не приносили выздоровления. Они приносили душевный покой.

* * *

– Мессир доктор? Дамы вас ждут с нетерпением.

Подпрыгнув от неожиданности, Мешо повернулся. На верху лестницы стояла молодая служанка. На губах девушки играла счастливая улыбка.

– Вы кажетесь веселой, молодая особа.

– Конечно, мессир. Маленькому барону лучше! Какое облегчение! Он такой милый и такой проказник! Ну просто живое серебро[166].

– Месье Гийом чувствует себя лучше?

Антуан Мешо скрыл свое изумление, настолько неизбежной ему казалась смерть мальчика.

– О да! Мы все молились Пресвятой Деве, которая заботится о детях, и она услышала нас. Мадам Маот не выходила из часовни с тех пор, как ее малыш открыл глаза и прошептал: «Мадам матушка? Мне уже лучше. Я хочу есть». Она возносит благодарность Агнцу Божьему и Богоматери. Это настоящее чудо! Мадам Маот уже решила возвести часовню Милосердной Святой Девы.

– Это и в самом деле чудо, – ответил доктор, со смешанным чувством изумления и облегчения вспоминая крохотное обезвоженное тельце, силы в котором убывали с каждым мгновением.

* * *

Гийом де Вигонрен выглядел измученным и бледным, но, несмотря на это, он улыбался, сидя в своей кровати.

– Большое спасибо за ваши заботы, мессир доктор, – произнес мальчик.

Мать, не покидавшая его все три дня и четыре ночи, пока длилась болезнь, не сводила с маленького Гийома счастливого умиротворенного взгляда.

Антуан Мешо провел осмотр мальчика, приложив ухо к его худенькой груди и прислушиваясь к дыханию, тщательно изучив цвет мочи и состояние испражнений. Затем выпрямился, удовлетворенный состоянием маленького пациента, и посмотрел на очаровательную молодую женщину, неподвижно сидящую в ногах кровати, попутно отметив, что и она выказывает признаки полного истощения сил. Ее невероятную бледность подчеркивали широкие сиреневые круги под глазами. Мешо порекомендовал отеческим тоном:

– Мадам, вам следовало бы отдохнуть, чтобы восстановить силы. Он выпутался из очень нехорошего положения.

Она закрыла глаза и, положив руку на сердце, одобрительно проговорила:

– Разумный совет, которому я намерена тотчас же последовать. По правде говоря, я едва держусь на ногах. Как мне выразить вам мою бесконечную признательность, мессир доктор? Я так молилась, так верила, что… и вот, наконец…

– Я тоже. Но Господь заботится о Гийоме и о вас. Возрадуемся же и возблагодарим небеса.

* * *

Когда доктор снова спустился в общий зал, там уже стояла перед широким камином свекровь Маот – баронесса-мать Беатрис де Вигонрен. Антуан Мешо не сомневался, что она его ждет, так как женщина с необыкновенной живостью устремилась к нему. Понизив голос и бросив в сторону лестницы подозрительный взгляд, она поинтересовалась:

– Он окончательно поправился?

– Ему значительно лучше! Уверяю вас, мадам, я всерьез опасался, что, когда я приеду к вам, мне объявят об его кончине.