Веселый Роджер на подводных крыльях - Владимир Васильев

– Карантина не будет, – так же вежливо ответил Тарас. – А на Земле сейчас две тысячи триста сорок второй год, июль, двадцатые числа. Плюс-минус два-три дня, я не уточнял девиацию. Теперь полеты и время связаны не так, как раньше, вы наверное уже догадались.

– Несомненно догадались, – процедил Самарин. – Ты, давай, давай, рассказывай кадет. Об участи нашей неизбежной. Сразу нас на помойку выбросят или сначала историкам отдадут?

– Самарин! – жестко предупредил капитан. – Полегче!

Самарин вздохнул. «Вряд ли он угомонится», – подумал капитан с безнадегой. Но кадета, похоже, смутить было трудно.

– Как вы уже поняли, на Земле выполняется программа перехвата звездных экспедиций на досветовиках. Мы пришли за вами, восьмая. Виктор Михайлович, я представляю ваши чувства, но поверьте: все обстоит совсем иначе, чем вы думаете. Конечно, полет «Форварда» будет прерван, потому что досветовики себя изжили и ломиться к Сальсапарелле еще двадцать лет нет никакого смысла. Я не знаю чего вы ожидали – первым делом психологов или земных лидеров, знаю только, что не меня вы ожидали увидеть и услышать, не курсанта-практиканта.

Незачем вам психологи, ничего страшного не произошло и не произойдет, мы все работаем и будем продолжать работать, каждый будет заниматься своим делом…

К удивлению капитана никто Тараса Вознюка не перебивал, даже Самарин. Все слушали. Затаив дыхание.

– И вы продолжите свое дело, просто немного поменялись условия. Только и всего. Поговорить, конечно, надо, и не следует воображать, что разговор предстоит особенно долгий. Но, полагаю, вы не станете возражать, если мы поговорим живьем? Гасите скорость до стыковочной, к вам сейчас подойдет «Февраль» – это парный звездолет – и «Форвардом» займутся специалисты-шаттехники, он свое отслужил. Вы погрузитесь на «Февраль», пройдете курс реабилитации, и продолжите экспедицию. Все в порядке.

Тарас просто обязан был сейчас улыбнуться. И он улыбнулся.

– Простите, – переспросил Шапиро с легким недоумением. – Что значит – продолжим экспедицию? Нас что – не снимают? Мы еще на что-то годны по-вашему? Или на Земле все годы после нашего старта прогресс стоял на месте?

– Нет, не стоял, и наша встреча лучшая тому подтверждение. Решен вопрос межзвездных перелетов, как нетрудно догадаться. У Сальсапареллы будете через две недели, как раз реабилитацию успеете пройти. Техническую реабилитацию, вы ведь все специалисты, и соответсвтенно вам нужно скорректировать профессиональные навыки в свете современной науки. Современной нам. Надеюсь, вы понимаете, что наука с момента вашего старта несколько продвинулась?

– И что, кто-нибудь полагает, что нас можно переучить? – недоверчиво протянул Самарин. Яда в его голосе уже не было. Испарился. Остались удивление и некоторая растерянность.

– Не полагает, а точно знает. Методика отработана. А чтобы было понятнее, знайте: перед вами человек, который снял с трассы четыре звездных. Вы – пятые.

Тарас говорил не без гордости, но капитана мало интересовали достижения кадета. Другое его интересовало.

– Пятые? А кого уже сняли?

– Я снимал десятую, двадцать седьмую, тридцать седьмую и сорок четвертую.

– Десятую? Которую вел Харченко?

– Нет, – помотал головой Тарас. – Харченко повел двенадцатую. Спустя девять лет после вашего старта.

К тому моменту «Форвард» уже разогнался и утратил связь с Землей. Значит, что-то изменилось, и Харченко не попал в десятую. «Впрочем – о чем я? Отвлекаюсь…» – подумал капитан.

– А что, – осторожно поинтересовался Маврин. – Сальсапарелла еще не изучена?

Тарас помотал головой, так что рыжая его шевелюра заволновалась, как трава на ветру.

– Нет, конечно. Когда? Мы строим новые звездолеты всего четыре года, и первая программа, которую утвердили к выполнению в совете космогации – это программа снятия звездных экспедиций с досветовых кораблей. К тому же на Земле не хватает космонавтов. Они все в космосе, в звездных. Я курсант, и первый выпуск в нашей школе только в этом году. Через пару месяцев. Собственно, я буду в первом выпуске, а сейчас у курсантов практика. Очень интересная практика!

Тарас расплылся в улыбке.

– И, кстати, – добавил он вскользь. – Никто не строил у Сальсапареллы искусственных планет, а в Вологде не создавал музея. И бюро Вечной Памяти у нас нет.

Восьмая звездная пораженно замерла. Восьмая звездная затаила дыхание, так что стало отчетливо слышно тикание сильдокорректора. Семеро из восьмой звездной дружно поглядели на ошеломленного Самарина, а ошеломленный Самарин – на своих коллег.

А Тарас громко и заливисто расхохотался. И пояснил:

– Нет, не думайте, что мы научились читать мысли. Просто все космонавты очень любят эту книгу. И десятая, и двадцать седьмая, и сорок четвертая.

И мы ее тоже любим. Не слишком странно, правда ведь?

Москва, 9-10 октября 1997 г.

«Я назову ее Селентиной», – решил Ник.

Планета была красивая – голубовато-зеленый шар, похожий на елочную игрушку, маленькое чудо на фоне бестелесного космоса и равнодушных далеких звезд.

Ник не любил звезды. Впрочем, звезды способны любить лишь те, кто никогда не выходил в пространство. Это только считается, что космолетчики жить не могут вдали от звезд и шалеют от расстояний: без этого не сможет жить только законченный псих. Любят обычно то, чего лишены. Лишены хотя бы частично.

Космолетчики, например, любят кислородные планеты. А что еще любить? Не метеориты же…

Рейдер переходил из маршевого режима в маневровый, потом – в орбитальный; Ник, зевая, слонялся по рубке и пялился на услужливые экраны. Желтое, словно сыр, солнце какого-то там спектрального класса искрилось, как ему и положено, да сияло. Ника оно мало заботило – спецы будут с ним разбираться, а у него, Ника то есть, свои дела. Не заботил его и узкий серпик планеты-соседки на внешней орбите. Или, возможно, спутника Селентины – Ник не стал даже уточнять. «Сядешь – все само собой прояснится», – давно усвоил Ник. Подыскать имя луне можно и позже, внизу, через сутки-другие. Куда спешить? Вдруг луна снизу как-нибудь по-особому выглядит?

Ник ввел имя планеты в картотеку и пошел выращивать разведзонды.

Рейдер был огромен – даже по меркам дальнего флота. Идеальный цилиндр полутора километров в длину, километр в поперечнике. Летающий склад. Жилой сектор на двух человек занимал едва полпроцента объема. Ник, правда, летел один, без напарника. Бурундук на огромном мешке с орехами…

По идее он должен был испытывать какую-нибудь фобию – психологи перед вылетом голосили вовсю, предсказывая всевозможные ужасы. Однако Ник ничего подобного не испытывал, разве только раздражение, когда приходилось тащиться в дальние отсеки. Вместо привычных велосипедов в промт-ангаре оказались некие хромированные конструкции абсолютно Нику неизвестные и вызывающие ощущения, сходные с теми, что испытываешь при виде древней бормашины с механическим приводом. Трогать их Ник не решился и ходил пешком.