Приемное отделение - Андрей Шляхов

— С телевизором и холодильником, — поддел охранник.

— И с кондиционером, — ответил Алексей Иванович. — Микроклимат очень важен.

— А я слышал, что кондиционеры распространяют инфекцию. Смертельную.

— Не совсем так! Лет сорок назад, на съезде американских ветеранов, вдруг разразилась вспышка непонятной инфекции…

Уличная дверь резко распахнулась, впуская нетвердо стоящего на ногах человека. Дубленка нараспашку, шапка набекрень, окровавленное лицо, шаткая походка, интенсивный запах спиртного… Алексей Иванович подбежал к вошедшему, подхватил, довел до ближайшей кушетки, осторожно усадил, так же осторожно снял с головы шапку и ахнул:

— Николай Николаевич!

Заместитель главного врача по гражданской обороне и мобилизационной работе Николай Николаевич Дубко мотнул головой и громко икнул.

— Что с вами случилось?

— Ничего, — прохрипел Дубко, потирая ладонью грудь. — Ничего особенного, только что-то мне нехорошо. Тошнит, мутит, в груди давит. Наверное, семгой малосольной отравился…

— А что у вас с лицом? — спросил Алексей Иванович.

С лицом у Дубко было нехорошо — левая бровь рассечена, правда, кровотечение уже остановилось само собой, на левой скуле наливался багрянцем внушительный кровоподтек, из угла рта сбегала вниз тонкая струйка крови.

— Лицо — это пустяки, — отмахнулся Дубко. — Это я… упал. Мне внутри нехорошо.

— Помоги-ка перенести в смотровую, пожалуйста, — попросил охранника Боткин.

— Я сам! — Дубко попытался встать, но не смог, потому что ноги его разъехались в стороны.

— Не геройствуйте, — предостерег Боткин, подхватывая Дубко под мышки…

Человеку нужны друзья, ну хотя бы один друг или одна подруга. Чтобы было с кем поговорить по душам, пообщаться, порадоваться, взгрустнуть, а возможно, даже и выпить. В компании с другом пить приятнее, чем в одиночку.

Николай Николаевич Дубко, прозванный в больнице за любовь к армейской форме и по созвучию фамилии «Дубом зеленым», был человеком общительным и компанейским. Но в то же время и разборчивым, дружбой своей дарил не всякого и каждого, а только достойных этого дара, людей серьезных, солидных и с положением. С другой стороны, окружающие не особо рвались сходиться поближе с Дубко. Многие находили его, мягко выражаясь, в некоторой степени ограниченным, а некоторые даже считали, что фамилия Дубко для Николя Николаевича не просто фамилия, а прямо-таки индикатор интеллекта. Злые желчные люди всегда найдут к чему придраться, о что почесать свои змеиные жала.

Так и вышло, что в шестьдесят пятой больнице был у Николая Николаевича всего один друг — Вячеслав Никитич Ващенко, но зато какой! Верный, закадычный, все понимающий. И с определенным положением в обществе — был Вячеслав Никитич доцентом кафедры травматологии.

Москву украсили новогодней «амуницией» (как обычно — задолго до Нового года), и по дороге на работу Николай Николаевич почувствовал настоятельную потребность «вздрогнуть». Не в прямом смысле этого слова (нервы у отставного подполковника медицинской службы были крепкими, как канаты), а в переносном, иначе говоря — выпить после работы в узком дружеском кругу. Желанию способствовали и обстоятельства. Во-первых — пятница, сам бог, как говорится, велел оттянуться. Во-вторых, боевой конь Николая Николаевича (черная «Хендай Соната» 2005 года выпуска) находился в автосервисе. Во вторник Николай Николаевич крайне неудачно разъехался во дворе с соседом — «жестянка» потянула на полторы штуки баксов, хорошо еще, что платила страховая компания. В-третьих, сегодня исполнилось три года работы Николая Николаевича в шестьдесят пятой больнице. Хил юбилей, да другого под рукой нет, поэтому приходится довольствоваться тем, что имеем.

Доцент Ващенко никогда не отказывался поддержать компанию. Если Николай Николаевич «вздрагивал» время от времени, то его друг не отходил ко сну без стакана водки. Справедливости ради надо отметить, что наполнял он свой стакан на три четверти, до краев не наливал. Опять же, пятница, и к тому же добрый курсант (кафедра травматологии занималась усовершенствованием врачей) из Волгограда презентовал доценту Ващенко пакет с вяленой чехонью в качестве искупительной платы за пропуски занятий. Семь великолепных янтарных рыбин с прямой, как стрела, спиной не требовали, а просто молили: «Закуси мною, закуси!»

— Гренадеры! — восхищенно выдохнул Ващенко, заглянув в пакет. — Киты!

— Не мальки, — скромно сказал курсант, довольный восхищением, которое вызвало его подношение. — Лавливал я и больших. Вот таких…

Он развел ладони больше, чем на метр, и с затаенной гордостью посмотрел на Ващенко.

Рыбака, как водится, хлебом не корми, а соврать дай. Богатырские особи чехони могут достигать в длину сантиметров шестьдесят-шестьдесят пять, ну пусть даже семьдесят, но никак не метра с гаком. Ващенко, не искушенный в подобных тонкостях и ловивший рыбу исключительно на магазинных лотках, уважительно гукнул.

В половине третьего (а что — конец рабочего дня у умных людей наступает, когда все дела переделаны, а не по часам) друзья засели в небольшом, но прекрасно приспособленном для посиделок кабинете Ващенко. Полюбовались чехонью, открыли банку с маринованными огурцами, нарезали ветчину и хлеб, очистили несколько зубчиков чеснока и «вздрогнули» по первой.

Пошло как по маслу, а это означало, что надо поскорее повторить. Да и народная мудрость гласит, что «между первой и второй перерывчик небольшой», а народ он ведь зря не скажет.

Выпив по второй, заговорили о футболе. Оба болели за «Спартак», хотя можно было ожидать от Николая Николаевича, чтобы он, как кадровый офицер, болел за ЦСКА, но Николай Николаевич прежде всего был москвичом, а уже потом — военным, и потому болел за «Спартак» даже в годы службы, что порой приводило кое к каким, правда, не очень серьезным, осложнениям с боевыми товарищами.

Очень скоро разговор съехал на любимую тему — о приглашении зарубежных футболистов. Николай Николаевич был против подобной практики, считая, что «каждый должен играть на родном поле». Вячеслав Никитич против иностранных игроков не возражал, лишь бы на пользу шло.

Немного поспорив после пятой рюмки, друзья выпили шестую за согласие и взаимопонимание, после чего перешли к обсуждению жен. Николай Николаевич ласково называл свою супругу «пилой», а Вячеслав Никитич не менее ласково именовал свою «сверлом». Впрочем, это совсем не означало, что мадам Дубко только пилила своего супруга, а мадам Ващенко только сверлила своему мозг. Обе они были универсальными специалистами широкого профиля — пилили, сверлили, зудели, бухтели, а мадам Дубко, разгневавшись, могла и руки в ход пустить. Точнее, не просто голые руки, а с зажатыми в них скалками, сковородками, швабрами и т. п. Но о том, что любимая женщина время от времени его поколачивает, Николай Николаевич предпочитал не распространяться, стесняясь подобных интимностей.

Перемыв косточки женам, стоя выпили за мужчин (стоя, потому что тост торжественный и очень важный), и вот с этого момента разговор свернул не туда и очень скоро завел друзей в дебри непонимания и взаимных обид да претензий.