Петербургское "дело" - Фридрих Незнанский

И разговор трех следователей перешел в более скучное, но более конструктивное русло, превратившись в разговор трех профессионалов.

Сутки спустя в том же кафе сидели Турецкий, Грязнов и молодой «важняк» Володя Яковлев. Александр Борисович выглядел усталым.

— В общем, Слав, мы с Володей весь день объезжали милицейские управления и прокуратуры города, собирая статистические данные о преступлениях, совершенных скинхедами в Питере.

— Да уж, пришлось покататься, — вздохнул Яковлев.

Грязнов заботливо пододвинул к нему сахарницу и спросил:

— И как?

В ответ Александр Борисович достал из сумки и грохнул на стол увесистую папку:

— Вот. Здесь собрано все, можешь полистать. По городу зафиксированы восемь нападений скинхедов на художников-графферов. И два нападения на скинхедов. Думаю, последних было намного больше, но скины, даже истекая кровью, все равно говорят, что споткнулись, упали. Вероятно, у них на этот счет есть свой кодекс поведения.

— Думаю, им просто западло признаваться, что их избили какие-то маляры.

— Среди этих «маляров» тоже попадаются крепкие ребята, — сказал Турецкий. — Они тоже молоды и зачастую так же агрессивны, как бритоголовые. К тому же они представляют собой организованную и мощную группу.

— Когда молодняк сбивается в группы, жди беды, — философски поддакнул Грязнов, листая страницы. — Вот, например, тут. — Он тряхнул листком. — Трое художников-графферов подкараулили скинхеда в подъезде и нанесли ему тяжкие увечья. Заметьте, били они его цепью от велосипеда. Кто бы мог подумать, что простые маляры способны на такое?

— Н-да, — протянул Турецкий, отпивая кофе.

Он подождал, пока Вячеслав Иванович пролистает все дела. Как раз хватило времени, чтобы допить первую чашку кофе, заказать вторую и даже положить в нее сахар. Потом сказал:

— Ну что скажешь?

— Скажу, что ничего не понимаю. Из-за чего весь этот сыр-бор?

— В том-то и дело, — кивнул Турецкий. — Причина у столь затяжного конфликта должна быть весомая. А парни объясняют это несходством идеологий и прочей мурой.

— Я бы не сказал, что это такая уж мура, — заметил Володя Яковлев. — В двадцатом веке все войны велись из-за идеологических соображений. Фашизм, социализм, демократия…

— Фрейдизм, марксизм… — с улыбкой продолжил этот список Грязнов.

Однако Александр Борисович упрямо качнул головой:

— Нет, Володь. Идеологические расхождения у скинов и графферов были всегда. Но они умудрялись мирно сосуществовать. Мы с тобой вместе рылись в сводках и старых делах. У них практически никогда не было стычек. Началось все внезапно. Можно сказать в один день! И кстати, в одном из случаев граффер выстрелил в скинхеда из пистолета ТТ. Скажи-ка мне, давно ли наши художники стали таскать с собой стволы?

Яковлев пожал плечами.

— Вот то-то и оно, — резюмировал Александр Борисович. — Нет, ребята, здесь что-то другое, а вовсе не идеология. У всех этих событий есть отправная точка. Что-то произошло незадолго до первого факта столкновения. Мы должны узнать что. Есть предложения?

— Пойдем путем кропотливого анализа, — сказал Яковлев. — Составим расширенный поэпизодный план расследования.

— Правильно, — кивнул Турецкий. — Нужно заново проработать все эти эпизоды. Встретиться с участниками и свидетелями. Раздробить информацию я поручаю тебе, Володь. Посиди сегодняшний вечер над бумагами.

— С ума я скоро сойду с этой бумажной работой, — вздохнул Володя Яковлев.

— Не сойдешь, — усмехнулся Грязнов. — Мы же с Турецким не сошли.

— Вы — титаны и отцы-основатели! — улыбнулся Яковлев. — А мы всего лишь жалкие последователи. Продукт физического и духовного вырождения.

Турецкий и Грязнов переглянулись.

— Приятно, да? — обратился Турецкий к Вячеславу Ивановичу.

— Не то слово! — весело отозвался тот.

— В общем, так, вырожденец, — вновь обратился Турецкий к Володе. — Фронт работ обозначен. Действуй! Завтра с утра перейдем ко второму пункту нашей программы. Проверке и анализу эпизодов.

Кабинет, в котором Турецкий вел допрос, был обставлен скупо и строго. Стены, выкрашенные серой краской, производили угнетающее впечатление. Окна были забраны железной решеткой, что еще более усиливало мрачное ощущение.

Александр Борисович нахмурил брови и сказал:

— Ну хорошо. Вижу, дружеского разговора у нас с тобой не получается. Тогда попробую по-другому. Ты знаешь, кто я?

— Следователь, — неуверенно произнес худенький парень, почти мальчик, в разноцветном свитере и широченных вельветовых штанах.

Турецкий уставился на парня своим фирменным взглядом, от которого даже бывалые рецидивисты начинали нервничать. Затем покачал головой:

— Не совсем. Я — заместитель главы президентского комитета по внутренней оборонной политике и искоренению экстремизма в России. Все, что мы делаем, ложится на стол президенту под грифом «Совершенно секретно». Ты понимаешь важность моей миссии?

Паренек с изумлением посмотрел на Турецкого и кивнул.

— Молодец. Сегодняшний наш разговор я подошью к делу. А через два дня дело это ляжет на стол к прези… Впрочем, я не уполномочен сообщать деталей.

Высокопарная ложь Турецкого вкупе с его пронзающим до дрожи взглядом, подействовали незамедлительно. На паренька-граффера жалко было смотреть.

— А теперь я повторю свой вопрос. И тщательно подумай, перед тем как отвечать. Если ты ошибешься, последствия могут быть самыми непредсказуемыми. И не только для тебя, но и для твоих родных и близких. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Паренек судорожно сглотнул и кивнул.

— Молодец, — похвалил Турецкий. — А теперь скажи мне: чего хотят скинхеды? Чего они от вас добиваются?

— Они хотят, чтобы мы выдали им одного человека, — выпалил граффер. — Он что-то знает. Может о чем-то рассказать. И еще — он что-то натворил… Поэтому они и ищут его!

— Кто он? — жестко спросил Турецкий.

Глаза у парня забегали. Воспоминание о реальности отрезвило его. Он, по всей вероятности, уже пришёл в себя и успел раскаяться в необдуманном и поспешном ответе.

— Кто он? — строго повторил Александр Борисович. — Как зовут этого человека?

— Я… Я не знаю, — пробормотал парень. — Знаю только, что его называют Печальный Скинхед.

— Печальный Скинхед?

Парень кивнул:

— Да. Больше я ничего не знаю. Хоть к стенке меня поставьте, я все равно ничего не вспомню!

Паренек замкнулся и больше ничего не сказал.