Князь механический - Владимир Ропшинов

«Любезный Олег Константинович, надеюсь вновь видеть вас своим гостем в Генеральном штабе, приказание разместить вас дано дежурному адъютанту. Завтра к 11 часам буду на Дворцовой и горю нетерпением с вами увидеться. Ваш М.В.А.».

М.В.А. — это Михаил Васильевич Алексеев. Князь велел ехать на Дворцовую площадь, в Генеральный штаб. Автомобиль тронулся, и следом за ним поскакал закрученный от нестерпимого ветра по самые глаза концами башлыков казачий конвой.

На въезде в город была застава — занесенный мелким снегом броневик и домик-караулка, в которой горел свет. Автомобиль остановился перед опущенным шлагбаумом, один из казаков, вытащив ногу из стремени, наступил на его противовес, и палка, перегораживавшая дорогу, без видимых усилий поднялась. Проехал автомобиль, проскакали казаки, а тот, что открывал им путь, легко перемахнул упавший обратно шлагбаум и догнал товарищей. Когда они уже скрылись за начинавшимися прямо от заставы маленькими деревянными домиками Петрограда, из караулки вышел солдат, посмотрел вслед проехавшим, сплюнул от обиды на такое явное пренебрежение к его власти и самому существованию и вернулся обратно.

Колдевей за все это время не сказал ни слова и только с интересом следил за происходящим.

— Доброе утро, Олег Константинович. Вот, почитайте.

Алексеев протянул Романову скрученный в трубку «Петроградский листок». Князь развернул газету.

«Экстренный выпуск! — прочитал Романов заголовок во всю полосу. — Убийство начальника петроградского Охранного отделения действ, ст. советника П. И. Рачковского».

«Вчера ночью в доме по ул. Лоцманской, в Коломенской части (II участок), было найдено мертвое тело начальника петроградского Охранного отделения Петра Ивановича Рачковского, убитого многочисленными ударами ножа или кинжала. Труп был обнаружен дворником, которого вызвали жильцы соседних квартир, почувствовав идущий из квартиры дым. Времени до прибытия дворника, однако, было достаточно, чтобы злоумышленник успел выскочить, защелкнув входную дверь.

Обнаружив тело, дворник немедленно вызвал городового, который, найдя при убитом документы, сообщил по инстанции в градоначальство. Квартира, в которой было совершено преступление, снята на имя петроградского мещанина, однако самого его соседи никогда не видели. Они рассказывают, что постоянно в ней никто не жил, но иногда в окнах замечали свет, а один или два раза встречали людей, из оной квартиры выходящих. Вероятнее всего, квартира была снята полицией для конспиративных встреч, в ходе одной из которых Рачковский и был убит своим визави.

После убийства преступник пытался устроить поджог — разбросал разожженную бумагу, в одном месте пламя даже занялось, но было немедленно потушено. За исключением этого, никакого другого беспорядка в комнатах нет, и ничто из вещей как будто не тронуто».

Романов отложил газету.

— И что это значит?

— Не знаю, — сказал Алексеев, — но, возможно, это как-то связано с вашим делом. Ведь этот человек, Комиссаров кажется, сказал, что действует по приказу Рачковского.

Князь покачал головой.

— Можно ли верить охраннику? — вздохнул он. — Хотя, конечно, Главное артиллерийское управление играет в нечистые игры.

— Так что же вы узнали в Берлине? — спросил Алексеев. Князь рассказал все, стараясь не забыть ничего важного, и закончил тем, что Колдевей находится сейчас в этом здании, в комнате, соседней с той, в которой спал он, и что дежурный офицер получил приказание приглядывать за немцем.

— И вы в это верите? — удивился Алексеев.

— Я безусловно верю в то, что мертвого, по крайней мере — умирающего, человека можно оживить, влив в него особую кровь, — ответил Романов, — я видел такое своими глазами. Ввиду этого остальной рассказ Колдевея мне не кажется таким уж неправдоподобным.

Генерал пожал плечами.

— Итак, мы с вами знаем, с одной стороны, очень много, но, с другой, очень мало. А вернее — практически ничего, — сказал Алексеев. — Практически ничего, что могло бы нам дать ответ на вопрос, кто хочет вас убить. И, более того, я не думаю, что нам стоит посвящать в это дело охранку. Я бы рекомендовал вам сделать вот что: рассказать все Владимиру Львовичу Бурцеву. Вы же знаете его? Тот, который разоблачил Азефа. Мы познакомились с ним в 1917 году, он работал в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства[46], а я давал им свидетельские показания. В высшей степени достойный человек, могу за него ручаться. Заодно, может, и про Рачковского что-нибудь расскажет.

Олег Константинович кивнул. У него перед Бурцевым был долг.

— Я тогда вызову его телефоном, — сказал генерал.

Старый революционер, издатель журнала «Былое» Владимир Львович Бурцев давно привык к тому, что он — «тот, который разоблачил Азефа». Дело Евно Азефа, главы боевой организации эсеров, который лично организовывал все самые громкие политические убийства в империи и одновременно являлся агентом Охранного отделения, было, конечно, пиком в его карьере охотника за провокаторами. Но не самым сложным, потому что с первого взгляда, едва только встретив Азефа, Бурцев понял, что перед ним — предатель. Куда тяжелее было искать провокаторов среди своих старых товарищей, вглядываться в их искренние, теплые глаза и гадать, кто же из них завтра отправит всех остальных на виселицу. И, когда боевая организация была распущена, а эсеры официально отказались от террора, Бурцев с огромным облегчением оставил свою работу. С тех пор он занимался историей революции, сохраняя и используя множество связей с Охранным отделением, по которым в свое время получал сведения о провокаторах.

На приглашение генерала Алексеева приехать в Главный штаб он немедленно ответил согласием и обещал быть к обеду.

Бурцев был похож на профессора Петроградского университета. Немолодой, в пенсне, с бородкой клинышком и в добротном костюме из дорогого материала, но довольно поношенном. Отменно вежлив, и в этой вежливости некоторые видели сухость. Но те, кто знал его хорошо, различали за сухостью пылкое и открытое сердце. В честности этого человека не сомневались даже враги, и в Охранном отделении, когда это было необходимо, ссылались на слова Бурцева как на факты, не требующие дополнительных доказательств. Семьи у него не было.

— Я в долгу перед вами, Владимир Львович, — сказал князь, когда их представили, — вы спасли мне жизнь. Могу ли я как-то отблагодарить вас?

— Жизнь? — удивился Бурцев.

— Да, в Механическом театре.

— А, так Зина проболталась вам? — улыбнулся Бурцев. — Женщинам никогда нельзя доверять. Впрочем, у меня не было выбора — она была единственной, кого я мог послать к вам.