Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

* * *

Когда казалось, что Канада намеревается покинуть Британскую империю, Новая Зеландия упала в ее объятия. В апреле 1839 г. на собрании «Новозеландской компании», которая была основана для продвижения дальнейшей колонизации Антиподов, говорили: солнце английской славы садится на западе только для того, чтобы снова подняться на юге. Лорд Дарем, который при этом присутствовал, яростно отрицал подобную мысль. Ведь в его отчете рекомендовалось самоуправление Канады, чтобы сделать ее связь с метрополией «нерушимой»[527]. Дарем признавал: слава Британии может затмеваться или уменьшаться на другой стороне Атлантики. Но экс-губернатор говорил, что сам он скорее предпочтет лишиться правой руки, чем увидеть, как корона теряет Британскую Северную Америку.

Эдвард Гиббон Уэйкфилд, промоутер «Новозеландской компании», соглашался с ним.

Уэйкфилд являлся дальним родственником историка Гиббона, в честь которого его и окрестили. Он презирал «жалкое уныние и подавленность тех, кто соглашается, что начался упадок и разрушение Англии»[528]. Этот человек утверждал: власть Британии останется благодаря разумной, продуманной и систематичной колонизации, путем доставки, как в дальнейшем выразилась Флоренс Найтингейл, «безземельного человека на незаселенные людьми земли»[529]. Никакое другое место не подходило лучше для высаживания маленьких Англии, чем плодородная и отличающаяся здоровым климатом Новая Зеландия.

Уэйкфилд, который был грубовато-добродушным, открытым и прямым, но бесцеремонным, умел хорошо выражать свои мысли и завоевал дружбу влиятельных сторонников. Лорд Дарем, который любил получать прибыль со своих благодеяний, особенно помог, расхваливая и рекламируя «Новозеландскую компанию». Ведь ее целью были «цивилизовать дикарей и приобрести отличное поле для британской промышленности»[530].

Несмотря на превалирующие антиколониальные чувства, пропаганда эмиграции, начатая Уэйкфилдом, была весьма привлекательной в эпоху социальных волнений, высокой безработицы и мальтузианских страхов перенаселения. Они оказались такими острыми, что Томас Карлайл, самый влиятельный толкователь социальных проблем своего времени, иронично предложил назначить «искоренителей приходов», снабженных емкостью с мышьяком. Впрочем, он наставал, что беднякам, многие из которых предпочитали голодать, а не поступать в работные дома, где условия походили на рабовладение, следует искать спасения за границей.

Карлайл рисовал «целую свободную землю», которая только того и хочет, чтобы «чартисты бескартофельные ее засадили и снимали урожай». Их должны вести за собой в иерархическом духе Уэйкфилда «юристы, не ведущие дел, священнослужители, не получающие никаких сборов, ученые, не решающие никаких задач и получающие половину жалованья офицеры». Тогда поток мировой истории поможет Британской империи. Карлайл утверждал: «Римляне умерли, приходят англичане»[531].

Правительство «вигов», которому помогало Министерство по делам колоний, вначале пыталось отклонить поток мировой истории от Новой Зеландии. Практически никто, кроме Дарема, не верил Уэйкфилду, который в равной мере казался и шарлатаном, и провидцем. «От его обмана не избавиться. Он напоминал птицелова, который постоянно растягивает сети. Он всегда правдоподобен, умеет внушать доверие, часто бывает убедительным, но никогда не говорил просто и прямо»[532].

Джеймс Стивен отказывался иметь какие-то дела с Уэйкфилдом, преднамеренно вызывав его враждебность и выступая против его плана колонизации. Как он говорил, приобретение власти над Новой Зеландией неизбежно приведет к покорению и уничтожению коренных обитателей. Однако даже «мистер Метрополия» не мог остановить своих соотечественников, желающих отплыть в Новую Зеландию. Как заметил Мельбурн, Уэйкфилд и компания «немного сошли с ума, раз едут туда».

К 1839 г. не менее двух тысячи поселенцев обогнали Уэйкфилда. Казалось вероятным, что конфликт с маори, который всегда был свойственен для данной местности, приведет к еще одному геноциду аборигенов. Предупреждения в этом отношении были преувеличены. Но они усиливались ужасающими историями о пирах каннибалов, почитанием мушкетов среди маори, распространении венерических и других болезней, торговле женщинами и покрытых татуировками головах.

Совесть мучила британскую нацию как раз в тот момент, когда ее гуманистический импульс достиг апогея; особенно сильным стало желание уничтожить рабство в Вест-Индии и других регионах. Даже Мельбурн признавал, что следует что-то сделать: «Новая Зеландия представляла еще одно доказательство фатальной необходимости, которая шаг за шагом ведет по всему земному шару нацию, однажды начавшую колонизацию»[533]. Очевидно, что только аннексия могла защитить местных жителей от белых и наоборот. Однако в данном случае оказалось почти невозможным примирить интересы рас.

Маори, полинезийцы, которые проделали путь по Тихому океану в Средние века, чтобы колонизовать Ао-Теа-Роа, землю Большого Белого Облака, были воинственными людьми. Абель Тасман обнаружил в месте, названном им Новой Зеландией в 1642 г., что недвусмысленная цель местных жителей — убить и съесть его, причем необязательно именно в таком порядке. Капитана Кука «приветствовали» в том же духе, хотя маори считали его моряков богами, их оружейную стрельбу ударами грома, а «Индевор» — китом с белыми плавниками.

Европейцы, которые установили слабый контакт с Новой Зеландией после 1769 г. через исследователей, торговцев, китоловов, охотников на тюленей и т.д., тоже плели фантастические легенды вокруг маори. Лица аборигенов украшали синие татуировки, тела они раскрашивали красной охрой, также для украшений использовались белые перья бакланов и зеленые вулканические породы — порфирит и нефрит. Привлекали внимание томагавки, словно бы объявившиеся из периода неолита, ожерелья из человеческих зубов. Маори становились демонами в тысячах рассказов о южных морях — обнаженные гротескные фигуры на фоне экзотического ландшафта из горных пиков, невероятных фьордов, извергающихся вулканов, густых лесов, в которых ветви переплетаются друг с другом, ледяных потоков, покрытых травой долин.

На самом деле маори (количество которых, согласно оценке Кука, составляло 100 000 человек) были хорошо адаптированы к своей окружающей среде. Хотя им не хватало политической сплоченности и связей, имелись тесные и сплоченные роды, которые могли противостоять сильному вмешательству. У них не было письма, металла, скота и корыстолюбия. Зато у аборигенов имелся очень богатый устный фольклор. Они практиковали магические ритуалы с заклинаниями («каракия»), уважали авторитет вождей и жили с детства до старости, окруженные облаком «тапу» (или табу, священных предписаний).