Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

– Вот вам! – сказала Магги: – и я всегда буду вас помнить и целовать, когда мы встретимся. Но теперь я пойду от вас: я думаю, мистер Аскерн уже перевязал ногу Тома.

Когда отец приехал вторично, Магги – сказала ему:

– Филипп так любит Тома; он такой способный мальчик, и я очень люблю его. И ты, Том, ведь, его любишь? Скажи, что ты его любишь, прибавила она умоляющим голосом.

Том покраснел, взглянув на отца, и сказал:

– Когда я оставлю школу, отец, я с ним не буду знаться; но мы с ним помирились во время моей болезни. Он выучил меня играть в шашки и я его обыгрываю.

– Хорошо, хорошо! – сказал мистер Теливер: – если он с тобою добр и ты будь добр к нему. Он бедный-горбун и весь пошел по своей матери. Но только не слишком дружись с ним: в нем также есть и отцовская кровь. Ей-ей! и серый жеребенок под час лягнет не хуже вороного жеребца.

Противоположные характеры двух мальчиков исполнили, чего не могло произвести одно наставление мистера Теливер: несмотря на новые ласки Филиппа и на взаимность Тома во время его болезни, никогда не были они близкими друзьями. Когда Магги уехала и Том начал ходить по-прежнему, теплота дружбы, возбужденная сожалением и благодарностью, замерла постепенно и оставила их в прежних отношениях друг к другу. Филипп часто бывал раздражителен и горд, и добрые впечатление Тома, мало-помалу отодвинулись на задний план; их заместили подозрительность и нерасположение к чудаку и горбуну, сыну мошенника. Если жар преходящего чувства связывает вместе мальчиков и больших, то они должны быть сделаны из однородного состава, удобосмешиваемого, или они снова распадутся, когда жар остынет.

Таким образом Том просуществовал в Кингс-Лартони до пятого полугодия, когда ему минул шестнадцатый год; между тем, Магги росла в пансионе у мисс Фирнис, в старинном городе Лэс-Гаме, с быстротою вызывавшею постоянные порицание ее теток. В первых письмах к Тому она всегда поминала Филиппа и делала о нем многие вопросы, на которые Том – отвечал очень коротко. С сожалением она слышала, на праздниках, как Том снова о нем отзывался, говоря, что Филипп был по-прежнему чудак и часто сердился: она видела ясно, они не были уже друзьями; и когда она напоминала Тому, что он должен всегда любить Филиппа, который к нему был так добр, когда у него болела нога, он – отвечал: – Это не моя вина, я ему ничего не делаю.

Она едва видела Филиппа в остальное время своей школьной жизни. В летние каникулы он всегда бывал на берегу моря, для своего здоровья, и на Рождестве она могла встречаться с ним только на улицах Ст. – Оггс. Когда они встретились, она припомнила свое обещание поцеловать его; но, как молодая леди, учившаяся в пансиони, она знала теперь, что такое приветствие было неприлично и что Филипп не ожидал его. Обещание осталось неисполненным, как многие другие мечтательные обеты нашего детства, неисполненным, подобно обетам, сделанным в Эдеме, когда времена года еще не были разграничены, и розовый цвет рос на одном стебле рядышком с спеющим персиком, и которые невозможно было исполнить раз, когда были пройдены золотые врата.

Но когда отец действительно начал давно ожидаемый процесс и Уоким стал действовать против него, как агент Пивара и старого Гари, даже и Магги почувствовала тогда, что едвали прежняя дружба с Филиппом может восстановиться. Самое имя Уокима сердило ее отца и она слышала, как он говорил, что если этому горбуну достанется отцовское богатство, неправильно-добытое, то проклятие будет над ним.

– Знайся с ним как можно менее в школе, говорил он Тому, которому легко было повиноваться теперь этому приказанию. потому что у мистера Стединга около этого времени явились два новые воспитанника. Этот джентльмен подымался в свете, хотя и не с быстротою метеора, как этого ожидали восторженники его красноречия, но все-таки вел свои дела достаточно-хорошо и имел возможность увеличивать свои расходы в постоянной несоразмерности с доходом.

Воспитание Тома совершалось с однообразием фабрики; ум его продолжал лениво двигаться, как и прежде, в среде неинтересных и малопонятных для него идей. Каждую вакацию привозил он домой рисунки, изображавшие атласные пейзажи, акварели с яркою зеленью и тетради с упражнениями и проблемами, очень красиво написанными, потому что все способности его были сосредоточены на каллиграфии. Каждую вакацию он также привозил домой одну или две новые книги, показывавшие его успехи в истории, христианском учении и латинской литературе, и эти успехи имели свои последствия, кроме обладание книг. Уши и язык Тома привыкли ко многим словам и фразам, которые обыкновенно принимаются за признаки образованности; и хотя он и не занимался особенно прилежно своими уроками, но они оставили все-таки осадок неопределенных, отрывочных и бесполезных сведений. Мистер Теливер, видя такие признаки воспитание, которые были выше его критики, находил его совершенно-удовлетворительным; иногда он, правда, замечал, что Тома вовсе не учили семке планов и мало занимали счетоводством; но никогда не жаловаться он про это мистеру Стеллингу. Ученье было такое курьезное дело; и если б он взял Тома, куда бы он мог его поместить?

Около этого времени, когда Том начал свое последнее полугодие в Кингс-Лартони, лета сделали в нем большую перемену с тех пор, как мы видели его в первый раз, по возвращении из академии Якобса. Теперь это был высокой молодой человек, ловко-державший себя и говоривший без особенной застенчивости. Он носил уже фрак и стоячие воротнички, и следил за своею губою, с жарким нетерпением каждое утро посматривая на свою девственную бритву, которою он запасся еще в прошедшие праздники. Филипп оставил школу еще прошлую осень, чтоб иметь возможность провести зиму на юге для своего здоровья. И эта перемена еще более развила в Томе неопределенное радостное чувство, которое обыкновенно пробуждается в последние месяцы перед выходом из школы. В эту четверть, можно было также надеяться, кончится процесс отца: такая перспектива еще увеличивала удовольствие, потому что Том, составивший себе мнение о деле по рассказам отца, не имел ни малейшего сомнение, что Пивар должен его проиграть.

Том уже несколько недель не имел никаких известий из дома: это его, особенно не поражало, потому что отец и мать его не имели привычки выражать своей любви в ненужных письмах, когда, вдруг, к его удивлению, ему объявляют в одно серое, холодное ноябрьское утро, что сестра ожидает его в гостиной.

Магги также была высока и волосы ее были заплетены в косу; она была ростом почти с Тома, хотя ей минуло только тринадцать лет, и в настоящую минуту она действительно казалась старее его. Она сняла свою шляпку и тяжелые локоны были откинуты назад со лба, как будто чело ее не могло выдержать этой лишней тягости. Молодое лицо ее казалось истомленным и глаза ее нетерпеливо смотрели на дверь. Когда Том вошел, она не – сказала ни слова, только подошла к нему, обняла его и поцеловала с любовью. Он привык к ее странным манерам и не чувствовал особенной тревоги от такого приема.

– Что ты это так рано приехала, Магги, и в такое холодное утро? Ты приехала в кабриолете? – спросил ее Том, когда она отодвинулась к софе и посадила его возле себя.