Водитель моего мужа - Агата Лав

— Я сказал, вон все! — Дима гремит басом, потому что с первого раза его не поняли.

Мы остаемся вдвоем в запертой комнатенке и быстро находим друг друга глазами.

— Как она? — я первым нарушаю молчание.

— Стабильна. Говорят, поправится.

Шумно выдыхаю и отворачиваюсь прочь, чтобы он не видел моего лица. Моих воспаленных глаз.

— Это я, Дима, — хотя по голосу все равно всё прекрасно слышно, прячься не прячься. — Она всего лишь поддалась мне, я долго ходил вокруг и она сдалась. Я подловил ее после вашего скандала и… всё завертелось.

— В отеле ты был с ней?

— Да, — встряхиваю головой, чтобы сбросить непонятный душный морок, и поворачиваюсь к Диме. — Хочешь пристрели меня? Или что ты придумал… Мне плевать, только не мучай ее. Хватит, Дима, она не заслужила.

Ноль реакции. Как об стенку, на его лице не двигается ни один мускул.

— Ты приезжал в загородный, — Дима говорит медленно и задумчиво, прорывая слова как из бездонной глубины. — Заходил в дом.

— Сегодня днем, да.

— Вы трахались?

— Нет, — прямо ему в глаза. — Я хотел, она не дала. Сказала, что не может с тобой так теперь.

Он щурит глаза, всматриваясь в меня, а потом достает из кармана пачку сигарет. Закуривает и молчит минуты две, делая глубокие частые затяжки.

— Она закрыла меня от тебя, — произносит он после. — А тебя от меня.

— Она любит нас обоих. ... Меня это так разозлило в загородном, — я гадко усмехаюсь и качаю головой, отмахиваясь от воспоминания. — Она говорила о тебе с нежностью. Слышишь? С нежностью. После всего, что ты творил, она защищала тебя и думала о том, как не сделать тебе больно. Ты часто об этом думал? Мм, Дим?

Он молчит.

— Я отвечу за тебя — ни хера. Ты думал, как сделать ей побольнее. И именно ты отдал мне свою жену. Она бы никогда не пошла к другому, если бы ты не отталкивал ее столько лет. Даже хуже, ты вытирал об нее ноги и издевался каждый день. Только поэтому у меня появился шанс получить ее.

— Которым ты воспользовался, — Дима проходит к противоположному ряду кресел и опускается в центральное.

— Я люблю ее.

— Я это уже слышал. Но она же любит нас обоих, да, приятель?

— Она любит меня настоящего, а тебя как воспоминание. И еще жалость к прокаженному.

— Осторожнее…

— Да я уже сказал, мне плевать! Ты чуть не убил ее у меня на глазах! Я не буду тут подбирать слова и выпрашивать у тебя жизнь! Если ты конченный мудак, уже ничего не поможет.

Дима откидывается на спинку и усмехается. Хотя в глазах чистый холод. Но он тускнеет, когда он вдруг переводит взгляд ниже и замечает на моих руках ее кровь. Черт… я совсем забылся и не привел себя в порядок.

— Блять, — поднимаюсь на ноги и дергаюсь вперед без понимания направления.

К счастью, на глаза попадаются салфетки в коробке, а на соседнем столике пол литровые бутылки с водой. Срываю крышку с одной, но останавливаюсь и смотрю на Диму.

— Она могла погибнуть, — вбиваю эти слова в его и свой мозг, как ржавые гвозди. — У нас на руках. Мы бы тогда отмылись?

ОЛЬГА

Я просыпаюсь и первое, что замечаю — солнечный свет сквозь светлые шторы. Рассвело… Или больше, вторая половина дня? Потом приходит тупая боль и усталость, тело едва слушается меня и я нахожу себя на больничной кровати. Вокруг палата в голубых тонах и Дима. Я замечаю его, когда поворачиваю голову и хочу подвинуться.

Он придвинул стул к моей кровати и так и заснул, опустив голову на матрас. Моя ладонь лежит в нескольких сантиметрах от его темной макушки.

— Дима, — тихонько зову его и провожу по жестким волосам.

Он тут же подскакивает и смотрит на меня слепым встревоженным взглядом.

— Проснулась, — произносит он, выдохнув. — Я сейчас позову врача.

Дима кивает мне и отлучается на секунду. Он даже никуда не уходит, бросает короткое слово в коридор и возвращается назад. Садится на край кровати, в мои ноги, и резко встряхивает головой, отгоняя остатки сна. Он скверно выглядит, осунулся и потемнел, будто прошла изматывающая неделя, а не одна ночь.

— Я его не тронул, — произносит он неожиданно, угадывая, вокруг чего бьются мои первые мысли. — Отослал домой.

Я не успеваю ничего ответить, приходит врач и отвлекает расспросами и осмотром. Обычная рутина, которая завершается свежими пометками в карту и уточняющими указаниями медсестрам. Дима молча смотрит на меня и лишь иногда переводит расфокусированный взгляд на доктора.

— Спасибо, — бросает он грубовато, когда тот прощается до вечера или до вызова.

Мы вновь остаемся одни.

— Ты можешь, еще немного поднять спинку?

— Да, конечно, — Дима подходит к изголовью и находит панель с кнопками. — Так?

— Еще.

— Это уже будет высоко. Врач сказал, тебе нужно…

— Совсем чуть-чуть. Пожалуйста.

Он кривится, но делает, как я попросила. Поправляет одеяло и опускается рядом, и смотрит с явным недовольством. На его взгляд, я почти сижу и ему это чертовски не нравится. А мне так легче дышать почему-то.

— Ты плохо выглядишь, — я не знаю, что говорить. — Круги под глазами…

— Ты издеваешься? — он сам осекается и шумно выдыхает, стараясь выплеснуть к черту раздраженный тон. — Неважно, как я выгляжу, ты чуть не погибла из-за меня.

— Мне стоило остаться в машине.

Говорю, а себе не верю. Не стоило… Последствия были бы тяжелее. Теперь я знаю, что они оба были вооружены, так что выстрел бы грянул в любом случае. И, быть может, не один.

— Ты очень тихая, — произносит Дима неожиданно мягко. — Даже не злишься.

— Не знаю, я ли это. Может, лекарства?

— Это ты, я вижу. Он жив, и тебе достаточно.

Я устало прикрываю глаза, когда он начинает говорить о Паше. Мне недостаточно, я хочу увидеть его и обнять крепко-крепко. И попросить прощение за всё, что натворила. Я бы, скорее всего, снова поступила бы также, но я понимаю, как ему тяжело и даже невыносимо. Он не заслужил все те слова, что я произносила в доме, у меня в груди стоит противное чувство, что я оттолкнула его и столь ужасно отплатила за всё, что он сделал для меня. Он бесконечное количество раз рисковал и успокаивал меня, почти что забирал мои раны себе, выслушивал и нежно целовал, давал вспомнить, как улыбается счастливая женщина и как на нее смотрит влюбленный мужчина.

Паша...

— Он знает, что я в порядке? — меня прорезает страх, что ему не сообщили, и я вцепляюсь в Диму напряженным взглядом. — Ему нужно знать…