Граница миров - Кристель Дабо

Офелия дрожащими руками в перчатках раскрыла папку, на удивление толстую. Там лежали фотографии в конвертах – многие и в мелком, и в крупном формате. Но на всех фигурировала Офелия: в фас, в профиль, со спины.

Фотографии, сделанные в темном кабинете.

Неужели они раскрывали тайну, которую Офелия еще не поверила Торну, – тайну аномалии, помешавшей ей стать матерью, а ему – отцом? При мысли о том, что он мог узнать правду таким путем, а не из ее уст, она почувствовала, что ее тело словно налилось свинцом.

Офелия стала внимательно разглядывать фотографии при свете лампочки-ночника. И так поразилась, что начисто забыла о своих предшествующих мыслях.

Тень.

Она выступала из-за ее тела, бледная в резком свете вспышек, похожая на дымок с размытыми контурами, и менялась от снимка к снимку. Особенно густой она была на уровне рук Офелии. И еще одна странность: тень слегка отступала от ее тела, они не совсем совпадали. Может, причиной тому инверсивность?

– Эти снимки были сделаны в день твоего поступления сюда, – объяснил Торн. – А теперь взгляни на этот – его сделали на следующий день.

Тень никуда не делась, но теперь расстояние между ней и Офелией увеличилось. Всего за один день между телом Офелии и ее аурой произошло настоящее раздвоение. Неужели это было следствием тех «асимметричных» упражнений, которые ее заставляли делать? На каждой новой фотографии, день за днем, раздвоение становилось всё более явным.

– Не знаю, что они с тобой делают, – буркнул Торн, – но это тебя сильно меняет. Даже чересчур сильно.

В его голосе звучал металл. Найденные фотографии явно вызвали у него самые мрачные подозрения.

Он попытался удержать Офелию, которая уже рванулась к стеллажу. Ее медицинскую карту он извлек оттуда с бесконечными предосторожностями, стараясь не сдвинуть ни на миллиметр соседние папки. Но Офелия была на такое не способна. Она выдвинула один за другим все ящики и понесла их к столу, растеряв по дороге половину папок, под изумленным взглядом Торна.

Ей было необходимо выяснить самой, что происходило с другими испытуемыми Центра.

Тень присутствовала на каждой фотографии, но была гуще у тех, кто не обладал семейными свойствами (это было указано в их медкартах), и отделялась от тела лишь у инверсов, проходивших наблюдение по альтернативной программе. Она менялась от человека к человеку: у одних более вытянутая на уровне ушей, у других – на уровне груди, у третьих – на уровне шеи. Чем же объяснялись эти особенности? Почему тень Офелии была особенно густой на уровне рук? И тут Офелия всё поняла.

– Тени отражают наши семейные свойства! – воскликнула она. – Вот почему мой анимизм и мои когти потеряли силу. Они попросту отделились от меня!

– И это еще не всё, – добавил Торн, который методично возвращал на место папку за папкой, ящик за ящиком, пытаясь восстановить порядок всюду, где Офелия устроила хаос. – Центр девиаций располагает целым арсеналом измерительных приборов, более или менее скрытых от посторонних глаз; с их помощью он составляет каталог отголосков. И не только доступных зрению или слуху, но еще и главным образом тех, что не поддаются нашему восприятию. Их гораздо больше. Я тщательно изучил статистику.

Прервав на секунду уборку, Торн протянул Офелии листок, исписанный его нервным, убористым почерком, со старательно вычерченными графиками.

– Первый знаменательный факт: количество отголосков возросло с обрушением северо-западного квартала города.

Офелия кивнула: да, она тоже это заметила.

– Второй знаменательный факт: их количество варьируется в зависимости от некоторых условий.

– Это я тоже заметила, когда сидела в подвале. Я там чуть не оглохла.

– Третий знаменательный факт, – продолжал Торн так невозмутимо, словно она его и не прерывала. – Их количество зависит также от природы испытуемых. Количество отголосков, зафиксированных в непосредственной близости от людей, лишенных семейных свойств, весьма незначительно. Оно резко возрастает рядом с теми, кто состоит в кровном родстве с Духами Семей, иными словами, обладает семейными свойствами. Но особенно оно велико рядом с инверсами. Я бы даже сказал так: чем сильнее инверсивность, тем больше отголосков она вызывает.

И Торн устремил на Офелию стальной взгляд поверх выдвинутого ящика.

– Четвертый и последний знаменательный факт: ты поставила рекорд. Из всех зарегистрированных здесь инверсов альтернативной программы ты вызываешь максимальное количество отголосков.

Офелия вспомнила Елену – там, на почетной трибуне амфитеатра – и то, что сказала ей тогда великанша: «Они повсюду, юная особа, а вокруг тебя их еще больше, чем где-либо». Вот что было гораздо важнее, чем ее последующие слова: «Ты должна выбраться из клетки. Обернись… Когда настанет конец времен, будет ли на твоих руках достаточно пальцев?»

– Итак, подведем итоги, – сказала она. – Все мы обладаем тенью, которую не можем видеть. У инверсов эта тень отделена от их тел, и чем серьезнее инверсия, тем больше расстояние между ними. Эта особенность по какой-то неизвестной причине вызывает отголоски. Другой сам является отголоском – отголоском очень редким, способным к независимому мышлению. И Центр использует инверсов как приманку, чтобы вырвать у него тайну Рога изобилия, которую он некогда доверил Евлалии Дийё. Я что-нибудь упустила?

И Офелия стала усердно протирать очки, надеясь, что это поможет ей навести порядок в мыслях, пока не заметила, что их стекла и без того сверкают как никогда. Видимо, их не миновала маниакальная чистоплотность Торна.

– Мне пришлось ограничить свои изыскания пятью последними годами, – сказал он. – Видимо, более ранние архивы куда-то перенесли или уничтожили.

Офелия стала наугад открывать папки, которые Торн минуту назад положил на место. Это были досье подопытных пациентов с фотографиями их теней. Из чего же состояли эти тени? И почему они не были видны невооруженным глазом?

– Черные стекла! – выдохнула Офелия. – Вот для чего они им служат. Чтобы видеть наши тени. А может, заодно и ловить отголоски.

И она вспомнила о пощечине, которую залепил ей человек с ящерицей. Он тогда заметил нечто витавшее вокруг нее. И, возможно, почувствовал, как ее когти инстинктивно отреагировали на его враждебность. Офелия даже начала думать, что он сознательно спровоцировал ее, чтобы понаблюдать когти в действии. Здесь, видимо, ничто не делалось случайно, и это было самое страшное.

Офелия снова и снова перебирала фотографии в надежде на какое-нибудь озарение, и ее поразила улыбка одного из пациентов, притом видная на каждом снимке. Тут же были портреты иного рода, где он позировал то с музыкальным инструментом, то с гончарными изделиями. Потом ей попалась групповая фотография с другими подопытными: все они строили веселые рожи, глядя в объектив. Даже члены наблюдательной группы, с их черными пенсне и желтыми шелковыми одеяниями, присоединялись к их смеху. Здесь не было ни сотрудников в плащах, ни нянь-роботов. Одни только веселые лица.