Адриан - Игорь Олегович Князький

она исполняла достойно. Траян, лишивший её естественных радостей супружеской жизни, не вправе был судить женщину, полюбившую другого мужчину.

Плотине Адриан был обязан и включением в качестве легата в свиту Траяна во время его Парфянского похода. Как легат важнейшей провинции Сирии, отвечающий за снабжение воюющей в Месопотамии армии и, кстати, отменно очередной раз с порученным непростым делом справившийся, он был на виду. А наместничество в Антиохии подтверждало его статусность, почему усыновление выглядело обоснованным. Наконец, она с помощью тёщи Адриана Матидии и бывшего опекуна Аттиана просто блестяще провела саму операцию усыновления. Не решись она на этот, по сути, весьма рискованный, не лишённый авантюрности шаг, кто знает, что случилось бы с Римской империей, умри Траян, не назвав наследника. Да и много ли было бы шансов у Адриана против претендентов, один из которых, к примеру, был в расцвете военной славы и не просто отличился в жестоких боях, но и располагал легионами? Плотина спасла Рим от очередной гражданской войны и, самое главное, сделала правильный выбор с позиции защиты подлинных интересов державы. Ведь к этому времени основные ресурсы в провинциях уже были исчерпаны, положение крайне обострилось[430]. Сам Траян, будучи человеком крайне импульсивным, увлёкшимся военными авантюрами, явно не осознавал, что его военные походы подрывают жизненные силы Империи[431]. А окажись власть в руках кого-либо из его соратников-полководцев, где гарантия, что тот не возжелал бы реваншироваться за провал Месопотамской кампании и не попробовал бы вновь повести легионы «по завету Цезаря и по пути Александра»[432]?

Так что решимость и умелые действия Плотины обеспечили Римской империи мирный переход власти к преемнику, и преемник этот оказался человеком, более всего подходящим для царствования в сложившейся ситуации. Как здесь не согласиться с величайшим антиковедом XX века Михаилом Ивановичем Ростовцевым, что «ни один цезарь, как мы ещё увидим, не понимал потребностей империи лучше, чем Адриан»[433].

Главное, что всё это своевременно поняла Помпея Плотина, потому и обеспечила уходящему в царство мёртвых супругу наилучшего преемника! Адриан, конечно же, понимал, чем он обязан Плотине. Потому воздал должное её памяти. Напомним: когда тремя годами ранее скончалась почитаемая им тёща Матидия, он повелел воздвигнуть в её память храм, сенат причислил покойную к богам, а сам Адриан произнёс на её похоронах речь, воздав должное умершей как воистину замечательному человеку. Ушедшей из жизни Помпее Плотине Адриан воздал исключительные почести[434]. Девять дней он носил по ней траур, сочинил в память о ней несколько гимнов. Само собой, покойная августа была причислена к богам, а в родном её городе Немаус (современный Ним во Франции) был воздвигнут храм, необыкновенно красивый. Элий Спартиан писал о нём как о «базилике удивительной работы»[435].

Дион Кассий приводит следующие слова Адриана, которые тот сказал, узнав о смерти своей великой благодетельницы: «Хотя она просила меня о многом, ей ни в чём не было отказа»[436]. При этом славный историк не удержался от не лишённого язвительности комментария: «Этим он хотел сказать только следующее: она просила только о том, что не обременяло меня и не давало повода для возражений»[437].

Похоже, Дион Кассий здесь несправедлив. Адриан искренне почитал Плотину, знал, чем он ей обязан, и не мог быть циничен по отношению к её памяти.

В собственной семье в этом же году Адриана ждали малоприятные известия. Получив таковые, он «сменил префекта претория Сентиция Клара и государственного секретаря Светония Транквилла, а также многих других за то, что они тогда держали себя на половине его жены Сабины более свободно, чем это было совместимо с уважением к императорскому двору»[438]. К этому сам рассерженный муж-император добавил, что со своей женой он развёлся бы из-за её угрюмости и сварливости, если бы он был частным человеком[439]. Получается, что, подобно Траяну, старавшемуся в глазах римлян выглядеть добрым семьянином и любящим мужем, Адриан сохранял брак с нелюбимой Вибией Сабиной, дабы не подать дурного примера подданным. Правда, сами подданные, во всяком случае, те из них, кто не лишён был страсти к злоязычию, вели разговоры о любовных связях Адриана с замужними женщинами, добавляя при этом, что «даже по отношению к своим друзьям он не сохранял порядочности»[440].

Каков был уровень «неуважения» Сентиция Клара и славного автора «Жизни двенадцати цезарей» к Вибии Сабине на её половине Палатинского дворца и что там было решительно несовместимого с должным для подданных почтением к императорскому двору — осталось неизвестным. Были ли вышеуказанные высокочиновные лица, прямо скажем, любовниками тоскующей по мужской любви императрицы, так как Адриан вниманием её не баловал, пусть и по иной причине, нежели Траян Плотину, — прямых свидетельств этому нет. Более того, поскольку источник не только называет имена очевидных виновников излишне свободного поведения в покоях императрицы (не обязательно в спальне!), но и говорит о неких «многих других», то здесь не может быть речи о любовных похождениях Сабины в отсутствие путешествующего по Империи императора. Ведь в противном случае она удостоилась бы славы Мессалины… А о Вибии Сабине ни один источник никаких сведений, обвиняющих её в склонности к развратному поведению, не сообщает. Да и сам супруг упрекал свою половину лишь в угрюмости и сварливости, каковые, что мы уверенно можем сказать, были лишь следствием его собственного к ней отношения. В легкомыслии, тем более в склонности к любовным похождениям за спиной у мужа Адриан Сабину ни разу не упрекнул. Не в чем было, значит.

Разжалованные префект и секретарь покинули Палатин и сам Вечный город — название это, столь лестное Риму, ввёл, кстати, сам Адриан. Но никаких неприятностей, кроме этой, с ними не случилось. Правда, о дальнейшей их судьбе сведений тоже нет, но если бы она была печальной, то уж это точно стало бы известно.

Почтив память Плотины и наведя порядок на той половине императорского дворца на Палатинском холме, что находилась в ведении супруги, Адриан продолжил свои странствования по Империи. Как мы уже убедились, отнюдь не непоседливость и страсть к путешествиям определили столь удивительный для римского императора способ управления державой. Конечно, наш герой был человеком замечательно любознательным и духовные его интересы не могли не требовать личного знакомства с землями управляемой им Империи, с их удивительными природными и рукотворными достопримечательностями. Да, он легко переносил тяготы и неудобства столь подвижного образа жизни и даже находил в нём удовольствие[441]. Но истинной целью Адриана, что более чем убедительно явствует из его предыдущего пребывания в Карпато-Дунайских землях в первые