Пентаграмма - Ю Несбе

Шел дождь.

Сегодня он уезжает на целый день. Говорит, что в Брно. Она услышала, как он вошел в квартиру, когда уже была в постели. В коридоре шаркнул чемодан, и вот он появился в спальне. Она притворилась, что спит, но через полуопущенные веки смотрела, как он спокойными движениями раздевается, иногда поглядывая на нее в зеркало. Потом он забрался в постель, и она почувствовала его холодные руки и шершавую от высохшего пота кожу. Они любили друг друга под шум дождя по черепице, и его кожа была соленой на вкус, и потом он заснул как ребенок.

Обычно после этого она тоже засыпала, но сейчас спать не хотелось, как не хотелось и признаваться себе, что мысли ее сейчас крутятся вокруг одного и того же. В понедельник вечером он вернулся из Осло, а на следующий день она чистила его одежду и нашла на рукаве короткий светлый волос. А в субботу он снова поедет в Осло — уже в четвертый раз за четыре недели. Конечно, волос мог принадлежать кому угодно. Мужчине. Или даже собаке…

Он начал храпеть.

Она вспомнила, как они встретились. Из-за открытого выражения лица и доверительного тона она ошибочно приписала ему открытость во всем. Растаяла от него, как весенний снег на Вацлавской площади. Но, пав жертвой такого обаяния, скоро начинаешь терзаться подозрениями: а вдруг кроме тебя у него есть кто-то еще?

Впрочем, он относился к ней с уважением. Почти что как к равной, хотя денег у него было достаточно, чтобы обращаться с нею, как с обычной проституткой с Перловой улицы. Этот человек был просто клад. Единственный, который она нашла в своей жизни, и единственный, который по-настоящему могла потерять. Она это понимала — и потому не спрашивала ни с кем он был, ни чем занимался.

Но теперь случилось то, что вынуждало ее узнать, действительно ли на него можно положиться. Потому что в жизни появилось кое-что еще более драгоценное. Ему она пока ничего не говорила. Да и сама узнала обо всем лишь три дня назад, когда вернулась от врача.

Она выскользнула из постели и бесшумно прошла к двери. Осторожно опустила дверную ручку и мельком бросила взгляд на его отражение в зеркале над комодом. Вышла в коридор и осторожно закрыла за собой дверь.

Чемодан был мышиного цвета, с выдвижной ручкой. Почти новый, но местами уже поцарапанный, с полуоборванными наклейками таможенного досмотра и названиями городов, о которых она даже не слышала.

В полумраке она видела, что цифровой замок выставлен на «0-0-0». Как и обычно. И знала, что так он не раскроется. Открытым она этот чемодан никогда не видела, кроме тех случаев, когда лежала в постели, а он собирал вещи в дорогу. Совершенно случайно, когда он в последний раз собирался, она увидела цифровую комбинацию на обратной стороне крышки. Запомнить три цифры не так уж сложно, если захотеть. Забыть про все и запомнить три цифры — гостиничный номер, куда ей однажды сказали подойти, уточнив, что надеть и какие есть особые пожелания.

Она прислушалась. За дверью слышалось мерное похрапывание.

Чего-то она не знала. Чего-то и не должна была знать. Чего-то не сделала, хотя следовало бы. Но все это было в прошлом. Она прикоснулась кончиками пальцев к колесикам с цифрами. С этого момента важно было только будущее.

Замки мягко щелкнули и открылись.

Она сидела на корточках и смотрела.

Под крышкой на белой рубашке лежал страшный черный металлический предмет. Пистолет. И не нужно было проверять, чтобы убедиться, что он настоящий. Она видела их и раньше — в своей прошлой жизни. К горлу подступил ком, к глазам — слезы. Она зажала лицо ладонями и дважды прошептала про себя мамино имя.

Прошло всего несколько секунд.

Потом она глубоко и спокойно вдохнула. Она переживет. Они переживут. По крайней мере, это объясняет, почему он не распространяется о том, как зарабатывает такие деньги, — уж наверное, немалые. У нее в голове мелькнул вопрос: «Разве я не зарабатывала столько же?»

Она собралась с духом.

Чего-то она не знала. Чего-то и не должна была знать.

Она закрыла чемодан и обнулила кодовый замок. Послушала под дверью, осторожно открыла ее и прокралась внутрь. На кровать из коридора упал прямоугольник света. Если бы она перед тем, как закрыть дверь, взглянула в зеркало, увидела бы, что один глаз у него открыт.

Но она была слишком занята своими мыслями. Вернее, одной мыслью, которую обдумывала снова и снова, лежа и прислушиваясь к шуму улицы, крикам из зоологического сада и его глубокому ровному дыханию: «С этого момента важно только будущее».

Крик. Звон бутылки, разбивающейся о тротуар. Хриплый смех. Ругань. Кто-то убегает по Софиес-гате в сторону стадиона «Бишлет».

Харри смотрел в потолок и слушал ночную улицу. Три часа он проспал без сновидений, проснулся и начал думать. О трех женщинах, двух местах преступлений и одном мужчине, который предложил неплохую цену за его душу. Он пытался отыскать в этом систему. Дешифровать код. Увидеть общую картину. Понять то, что Эйстен называл особым измерением: не «как», а «зачем».

Зачем переодеваться велокурьером и убивать двух, а скорее всего, трех женщин? Зачем выбирать такие места, где убивать труднее всего? Зачем оставлять послания? И если за каждым убийством стоит сексуальная подоплека, почему ни на теле Камиллы Луен, ни на теле Барбары Свендсен не обнаружено следов насилия?

У Харри разболелась голова. Он отшвырнул пододеяльник и повернулся на другой бок. Цифры электронных часов горели красным, показывая два часа пятьдесят одну минуту. Последние вопросы Харри задал сам себе. Зачем думать о душе, если это разбивает сердце? Зачем, собственно, переживать о системе, которая тебя ненавидит?

Он встал и вышел на кухню. Посмотрел на шкафчик над мойкой. Открыл кран, подставил под него стакан и дал ему наполниться до краев. Потом открыл ящик, где лежали столовые приборы, и достал оттуда черный цилиндрик. Снял крышку высыпал содержимое на ладонь. От одной таблетки он уснет. От двух и пары стаканчиков «Джима Бима» ему снесет крышу. От трех и выше — реакция непредсказуемая.

Харри широко раскрыл рот, кинул туда три таблетки и запил стаканом теплой воды.

Вернувшись в гостиную, он поставил пластинку Дюка Эллингтона, которую купил после того, как увидел сцену с Джином Хэкменом в фильме «Разговор», где тот сидит в ночном автобусе, а за кадром звучит фортепианная мелодия, в которой так и сквозит одиночество.

Харри сел в кресло.

«Я знаю только один способ», — сказал тогда Эйстен.

Харри начал вспоминать все, что произошло с того дня, когда он прошел мимо «Андеруотера» по дороге к указанному дому по Уллеволсвейен. Пятница. Саннер-гате. Среда. Площадь Карла Бернера. Понедельник. Три женщины. Три отрезанных пальца. С левой руки. Три места. Никаких особняков — ни там, ни по соседству. Старый многоквартирный дом начала века. Еще один — примерно тридцатых годов. И офисное здание — сороковых. Лифты. Скарре переговорил со специализированными магазинами для велосипедистов в Осло и округе. Они сказали, что не могут помочь касательно экипировки и желтых костюмов, но через компанию «Фалькен» смогли, по крайней мере, достать список тех, кто за последние месяцы покупал дорогие велосипеды, из тех, которыми пользуются велокурьеры.