Пережитки большой войны - Джон Мюллер

природное состояние, в «царство тьмы» и «союз обманщиков», в котором «сила и коварство» становятся «двумя основными добродетелями» и где без «общей силы, которая держала бы всех в страхе», люди живут в состоянии постоянной войны, «когда каждый является врагом каждого». Здесь «нет места для трудолюбия, так как никому не гарантированы плоды его труда», здесь царят «вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти», а жизнь, согласно знаменитому определению Гоббса, становится «одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна». Гоббс признает, что люди объединяются в группы (поэтому естественное состояние может быть не таким уж «одиноким», как подразумевают его определения), а стало быть, в естественном состоянии идут нескончаемые войны между группами, а не между отдельными лицами[310]. Однако смысл этого образа, по крайней мере в общепринятом понимании, сводится к постоянному и тотальному насилию, в котором участвуют все или практически все[311].

Опыт гражданских войн, рассмотренных в этой главе, заставляет усомниться в представленной Гоббсом картине. Хотя в этих конфликтах в самом деле было много обмана, насилия и мошенничества, их участники все же не опускались до войны всех против всех, которую столь ярко живописует Гоббс и которую он столь горячо и проникновенно для других ненавидит. Ситуация принципиальной незащищенности определенно напоминает естественное состояние Гоббса, однако она объясняется не тем, что люди обычно склонны к смертельной вражде, вовлекаются в нее манипуляциями или не могут перед ней устоять, а тем, что люди оказываются под властью творящих произвол групп кровожадных вооруженных головорезов или фанатиков, зачастую на удивление малочисленных.

Мы неоднократно наблюдали, как неистовое мародерство и запугивания, которым предается небольшая группа людей, оказывают опустошающее воздействие на общество. В конфликте, для описания которого Майкл Игнатьефф использует образы Гоббса, ядро внушавшего страх подразделения Аркана составляло примерно 200 человек, а в целом оно насчитывало, видимо, от 500 до 1000 человек. Вышеград, боснийский город с населением 50 тысяч человек, на протяжении нескольких лет, по сути, находился под контролем одного вернувшегося в родные места юноши по имени Милан Лукич, которому помогали примерно полтора десятка хорошо вооруженных товарищей, включая его брата и местного официанта, любившего появляться на публике босиком. Прибегая к жестоким и нередко садистским методам запугивания (Питер Маас называет Лукича «убийцей-психопатом»), эта крошечная банда вынудила покинуть город 14,5 тысячи мусульман и пресекала малейшие проявления несогласия со стороны местных сербов (многие из которых, правда, воспользовались ситуацией, чтобы поживиться за счет своих бежавших соседей-мусульман). Город Теслич контролировали примерно «пять-шесть человек, которые хорошо устроились и были готовы применять насилие». Одна из военизированных «группировок», обнаруженных аналитиками ООН, вообще состояла из одного человека с подобающим случаю именем Адольф, который, как сообщается, выстроил в ряд 150 безоружных мирных мусульман и хорватов в городе Брчко и затем убил их одного за другим из автоматического пистолета с глушителем. Насилие, которое в 1992 году раздирало Сребреницу, город с населением 37 тысяч человек, творили не более трех десятков сербских и мусульманских экстремистов. Насер Орич[312], мусульманский полевой командир, который на протяжении нескольких лет держал Сребреницу под контролем (и таинственным образом исчез вместе со своими подручными, когда этот город в 1995 году захватили сербские войска), возглавлял вооруженную банду, ядро которой составляли всего пятнадцать человек. Они контролировали несколько предприятий, жили в больших домах, имели больше еды, чем у других, и завышали численность местного населения, чтобы получить больше гуманитарной помощи, которую они придерживали, чтобы сыграть на повышение цен и впоследствии выгодно продавать ее на черном рынке. В какой-то момент появились три человека, которые стали возражать этим феодальным замашкам, – их заманили в засаду, и по крайней мере один из них был убит. Поскольку беженцев, по сути, использовали в качестве живого щита для прикрытия имущества и доходов Орича и его людей, мусульманам запрещали покидать город, а об улучшении условий жизни людей, особенно беженцев, заботились только в том случае, если это было выгодно господствующей банде[313].

Подобные ситуации представляются вполне общим местом, а возможно, и вовсе имеют универсальный характер. Например, во время восстания в Голландии в середине XVI века, отмечает Джеффри Паркер, кальвинисты малым числом смогли свергнуть власть католиков во многих областях, разрушая церкви и придорожные часовни, часто «при большом скоплении людей, которые и пальцем не пошевелили, наблюдая за происходящим». На юге страны такими разрушениями занималась группа, насчитывавшая 50–100 человек, среди которых были лица, вернувшиеся из изгнания, сидевшие без дела работяги, пьяницы, шлюхи и мальчики-подростки – всех их нанимали заниматься погромами за дневное жалованье низкоквалифицированного рабочего. В наши дни силы, устроившие хаос в Либерии, поначалу насчитывали 150 человек или и того меньше, а в Гватемале беспорядки начинала группа численностью менее 500 человек[314]. В Колумбии фактическое количество участвующих в боях повстанцев насчитывает лишь примерно 5–6 тысяч человек, а во время войны в Чечне 1994–1996 годов численность боевиков в отдельно взятый момент времени никогда не превышала трех тысяч человек. В Восточном Тиморе партизан, доставлявших столько хлопот многочисленным силам индонезийской армии, было ощутимо меньше двух тысяч человек. На Ямайке, по словам одного местного священника, трущобы Кингстона, где проживает восемь тысяч человек, полностью контролируют 30 гангстеров. В Сомали полевой командир Мохаммед Айдид правил своей вотчиной с помощью нескольких десятков наемных убийц, труды которых он частично оплачивал наркотиками. Без сомнения, в эпоху после холодной войны событием, больше всего напоминающим войну соседа против соседа в духе Гоббса, предстает геноцид в Руанде 1994 года. Тем не менее, как было показано выше, доля занимавшихся резней представителей хуту в общей численности этого народа была намного ниже, чем может показаться на первый взгляд, поэтому в Руанде определенно не шла война всех против всех. В 1998 году в Ирландии был проведен референдум по давнему ключевому требованию Ирландской республиканской армии (ИРА), предполагавшему, что вопрос об объединении страны должен решаться путем голосования жителей всего острова, а не только жителей севера с протестантским большинством населения. Оказалось, что в Ирландской Республике 95 % избирателей проголосовали против этой идеи – показатель, редко достижимый (а то и вовсе невозможный) в рамках полноценной демократической процедуры. Многие избиратели, по-видимому, были против насилия как средства объединения, хотя и не против заявленной цели как таковой. Однако определяющей и отличительной особенностью террористов ИРА было не достижение этой цели, а готовность применять насилие. Напрашивается совершенно обоснованный вопрос: кого же в таком случае они представляли?[315]

Брайан Холл, давая оценку насилию в Югославии, рассуждает, что «1–5 % представителей любого народа, любой нации» обращаются к